Читать книгу "Зовем вас к надежде - Йоханнес Марио Зиммель"

— Да я звонила! В институт и на Тироуз-драйв. В институте мне сказали, что его нет, и дома он не отозвался.

— Он спал.

— Что он делал?

— Спал.

— Два дня подряд?!

— Он совсем выбился из сил. А потом произошло еще кое-что.

— Что-то скверное?

— Миссис Гроган умерла. Остановка сердца.

Труус начала беспомощно плакать:

— Кэти… наша Кэти…

Колланж чувствовал себя все более неуютно:

— Ее уже похоронили, Труус… все так сложилось…

— Кэти мертва… — Труус посмотрела на окно, по которому струился дождь. Казалось, окно тоже плачет. Она долго молчала. Потом сказала: — Вы должны понять мое потрясение, Жан-Клод. Кэти так долго жила у нас. После смерти Джорджии она была как… — У Труус перехватило дыхание, она не могла говорить.

— Как мать для вас, я знаю, Труус. — Теперь Колланж заикался от смущения. — Понимаю… я вас очень хорошо понимаю… мы все… мы все очень опечалены смертью Кэти… А тут еще этот чиновник из Вашингтона… Ваш отец… он… я уже говорил… у него просто больше не было ни минуты времени. Поэтому он попросил меня хотя бы коротко проинформировать вас обо всем, что случилось… Конечно, он свяжется с вами из Вашингтона…

— Когда?

— Этого он не мог сказать. Он сделает это в первую свободную минуту, которая у него появится, Труус. Весь смысл моего звонка — успокоить вас! Пожалуйста, наберитесь терпения. Ведь замечательно, что он нашел антагонист, правда?

Ветер и дождь расходились все больше.

— Да, — сказала Труус. — Замечательно. — Она взяла себя в руки. — Значит, буду ждать его звонка. Большое спасибо, Жан-Клод.

— За что же «спасибо»? Это само собой разумеющееся! Я мог бы и сам додуматься до этого!

— Еще раз спасибо, — сказала Труус. — Спокойной ночи. — Она положила трубку и посмотрела на мокрое окно. Сейчас даже ветви били по стеклам. Над домом, удаляясь, прогремел самолет, шедший на посадку.

46

Через три часа резкий звонок телефона вырвал Труус из ее запутанных снов. Она села в постели, обнаружив, что пропотела, и сняла трубку.

— Труус! Наконец-то! Это Адриан! Только сейчас вошел в гостиничный номер. Жан-Клод тебе звонил?

— Да.

— Ты не должна обижаться на меня…

— Я совсем не обижаюсь!

— Нет, обижаешься. — Голос Линдхаута звучал удрученно. — Ты меня так хорошо знаешь, ты знаешь, какой на мне был груз, — а теперь еще это! Нет, этого ты не знаешь. Этого ты даже не можешь себе представить! Кажется, что все в Управлении по контролю за продуктами и лекарствами сошли с ума! Один отсылает меня к другому, а завтра рано утром я должен лететь в Нью-Йорк, где их шеф участвует в одном конгрессе. После этого… я не знаю… Европейским клиникам должны поручить проверить АЛ 4031. Гублер бушует, потому что американцы действуют так вяло! И я в ярости от этой тупости! И еще бедная Кэти… ты знаешь об этом от Колланжа, да?

— Да.

— Бог мой, Труус, я некоторое время буду в дороге! Ты должна простить меня, если я не смогу позвонить тебе в назначенное время. Все скоро разрешится. Но пока… — Он услышал, как Труус кашляла. — Что случилось? Ты заболела?

— Нет. Или да, возможно я схватила легкий грипп. Погода здесь отвратительная. Сильный ветер, дождь и холод — и одиночество, и все время эти адвокаты, потому что здесь объявился один, который… Но я не хочу нагружать тебя своими заботами, Адриан.

— Что случилось, Труус?

Она рассказала о мнимом наследнике.

Линдхаут выругался.

— Поручи все своему адвокату! — сказал он. — Дай ему общую доверенность на ведение всего дела о наследстве!

— Я никому не дам общую доверенность! Ты сам знаешь, как все может обернуться, Адриан!

— Да, пожалуй, ты права… но войди и в мое положение…

— Да я все понимаю, Адриан! Бедная, бедная Кэти! Кто теперь в нашем доме на Тироуз-драйв?

— Никого. А что?

— Значит, я была бы там так же одинока, как и здесь.

— Боже мой, Труус, не усложняй мне все! У тебя же есть друзья! У тебя же есть этот доцент, который так тебе нравился.

— Я никого не хочу ни видеть, ни слышать, я целый день занимаюсь этим мерзким типом, который внезапно тут объявился. А к вечеру я так устаю, что засыпаю сидя на стуле. Это не жалость к самой себе, Адриан, пожалуйста, поверь мне. Я на самом деле чувствую себя отвратительно. Но это пройдет. Я так рада твоему успеху! Мы оба не должны терять самообладание! Ты позвонишь или пошлешь телеграмму, когда сможешь. А я постараюсь закончить дела здесь. Хватит с меня Берлина! Более чем достаточно! Я хочу уехать. Ничего, кроме как уехать… уехать… уехать!

— Только не так бурно… — Линдхаут вздохнул. — Let’s make the best of it.[76] Я попытаюсь сделать все, чтобы позвонить тебе завтра в обычное время.

— Замечательно, Адриан. Это всего лишь… противная погода здесь, больше ничего. Итак, до завтра — нет, у нас уже давно утро. Значит, до сегодняшнего вечера.

— До вечера, Труус. — Линдхаут с трудом засмеялся. — Что вам в утешение говорил ваш учитель математики в Вене всякий раз, когда ваши работы были из рук вон?

— «Штаны еще не висят на люстре», — говорил он. — Труус помедлила, потом тоже засмеялась — на одно мгновение.

— Желаю тебе успеха в твоей истории с адвокатами! И смотри не болей мне! А теперь приятного сна. А мне снова надо в Управление по контролю за продуктами и лекарствами. Доброй ночи.

Двумя часами позже телефонная сеть во всем районе Груневальд вышла из строя — оползень повредил главный кабель.

47

Поскольку буря продолжала неистовствовать, прошло три дня, пока было устранено повреждение. За это время Труус получила две телеграммы от Линдхаута — одну из Базеля, другую, отправленную позже, — из одной восточноевропейской столицы. Линдхаута вызвали, как он и ожидал, в «Сану». Он перелетел Атлантику, чтобы поговорить с Гублером. Это было написано в телеграмме. Далее Линдхаут сообщал, что много раз безуспешно пытался связаться с Труус по телефону, пока наконец служба ремонта не сообщила ему, что произошло. Он снова остановился в гостинице «Три Короля» и просил Труус позвонить ему.

Труус сразу же поехала на автомобиле Клаудио в гостиницу «Кемпински». Телефон там работал, и можно было по коду набрать Базель. Сразу же ответил телефонный узел в «Трех Королях». Труус попросила соединить ее с отцом.

— К сожалению, я не могу соединить вас, милостивая сударыня, — ответил девичий голос со швейцарским акцентом. — Господин профессор четыре часа назад выехал.