Читать книгу "Июнь. 1941 год. Запрограммированное поражение - Борис Кавалерчик"

— Посольство получило указание уничтожить все секретные документы. Всем сотрудникам приказано до утра 22 июня упаковать свои вещи и сдать их в посольство. Всем сотрудникам посольства приказано находиться в здании посольства ‹…›.

Прощаясь с разведчиком, Г. Кегель еще раз сказал:

— В посольстве все считают, что наступающей ночью начнется война…

Примерно в 21.00 в Разведуправлении было подготовлено срочное специальное сообщение, в котором говорилось о том, что, по данным проверенного источника, фашистская Германия в ночь с 21 на 22 июня 1941 года совершит вероломное нападение на Советский Союз. Оно незамедлительно было доставлено в секретариат И.В. Сталина, министру иностранных дел В.М. Молотову и наркому обороны маршалу С.К. Тимошенко [877]. Это сообщение, согласно утвержденному списку, было вручено также Берии и Жукову.

Вот здесь счет пошел на минуты, и все завертелось. Именно это, видимо, и имел в виду Г.К. Жуков, когда написал, что о перебежчике «тотчас же было доложено И.В. Сталину, он тут же дал согласие на приведение войск в боевую готовность». Но эту фразу из первоначального текста исключили, А вместо нее появилось описание известного по мемуарам маршала совещания в кабинете Сталина, куда «вошли члены Политбюро». Но время на всякий случай решили не указывать (не знали?).

В 23.00 кабинет вождя покинули последние посетители [878]. Известно, что вождь спать ложился очень поздно, а перед этим имел обыкновение приглашать на поздний ужин приближенных лиц. Об этом вспоминает А.И. Микоян, мнением которого пренебрегать не стоит: такую встречу с вождем в самый канун войны он должен был хорошо запомнить.

«В субботу, 21 июня 1941 года, вечером мы, члены Политбюро, были у Сталина на квартире. Обменивались мнениями. Обстановка была напряженной.

Сталин по-прежнему думал, что Гитлер не начнет войны. Затем приехали Тимошенко, Жуков и Ватутин. Они сообщили о том, что только что получены сведения от перебежчика, что 22 июня в 4 часа утра немецкие войска перейдут нашу границу (выделено нами. — Авт.).

Сталин и на этот раз усомнился в правдивости информации, сказав: а не перебросили ли перебежчика специально, чтобы спровоцировать нас?

Поскольку все мы были крайне встревожены и требовали принять неотложные меры, Сталин согласился «на всякий случай» дать директиву в войска о приведении их в боевую готовность. Но при этом было дано указание, что когда немецкие самолеты будут пролетать над нашей территорией, по ним не стрелять, чтобы не провоцировать.

‹…› Мы разошлись около трех часов ночи 22 июня 1941 года, а уже через час меня разбудили: война!» [879].

К этому времени Сталин, сопоставив все полученные им сведения с уклончивой позицией Шуленбурга во время встречи с Молотовым тем же вечером, наконец, понял, что дальнейшее промедление опасно. Вождь лишь потребовал сократить доложенную ему директиву, указав в ней, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей, на которые войска приграничных округов не должны поддаваться, чтобы не вызвать осложнений. Г.К. Жуков с Н.Ф. Ватутиным вышли в другую комнату. Здесь Жуков быстро продиктовал короткий текст директивы, в который вождь внес поправки. После чего Ватутин с подписанным Тимошенко и Жуковым текстом директивы немедленно выехал на узел связи Генштаба, чтобы тотчас же передать ее в округа.

Интересные воспоминания о драматических событиях вечера 21 июня оставил нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов. В книге «Накануне» он написал, что около 11 часов вечера 21 июня его вызвал маршал С. К. Тимошенко, упомянув, что получены очень важные сведения. В кабинете наркома обороны Тимошенко, шагая по комнате, что-то диктовал, а генерал армии Г.К. Жуков записывал. Перед ним лежало несколько заполненных листов большого блокнота для радиограмм. Видно было, что нарком и начальник Генштаба работали довольно долго.

«Семен Константинович заметил нас, остановился. Коротко, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну. Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной — на трех листах (выделено нами. — Авт.). В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии[166].

Непосредственно флотов эта телеграмма не касалась. Пробежав текст телеграммы, я спросил:

— Разрешено ли в случае нападения применять оружие?

— Разрешено (нарком был уверен, что уж на этот раз он получит санкцию вождя на приведение войск в боевую готовность. После указаний Сталина ни в коем случае не поддаваться на возможные провокации он вряд ли решился бы так просто дать Кузнецову разрешение на применение оружия. — Авт.).

Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову:

— Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один. Бегите!» [880].

Самое большее, что мог сделать начальник оперативного управления Главного морского штаба (ГМШ) контр-адмирал В.А. Алафузов, так это передать (но только с санкции начальника ГМШ адмирала И.С. Исакова) устное указание наркома начать перевод сил флота в фактическую готовность к открытию огня в случае нападения. А Кузнецов и Исаков начали обзванивать штабы флотов и флотилий[167].

Все делалось настолько в спешке, что в директиву № 1 забыли включить задачи силам ВМФ. И только в 23.50 21 июня (как только морякам стало известно о решении на приведение войск западных округов в боевую готовность), с узла связи наркомата ВМФ военным советам Северного, Балтийского и Черноморского флотов, командующим Пинской и Дунайской флотилий было передано распоряжение: «Немедленно перейти на оперативную готовность № 1» [881]. Это еще одно подтверждение, что решение на перевод в боевую готовность было принято не раньше 23.30.

Те, кому удалось увидеть оригинал директивы (он, в отличие от директив № 2 и 3, до сих пор почему-то не опубликован), подтверждают, что она действительно написана рукой Ватутина и имеет исправления, сделанные Сталиным. Проставлено там и время — 23.45. Что означает эта пометка — можно только гадать. На бланках телеграмм, радиограмм и т. п. документов, передаваемых узлом связи, обычно проставляется время получения их связистами, время передачи и время приема адресатом (т. н. квитанция). Скорее всего, пометка означала время сдачи текста в шифровальный отдел узла связи Генштаба (на шифровку, видимо, ушло 30–35 минут). Значительно позже, получив копию директивы № 1, нарком ВМФ в 01.12 отправил более подробное распоряжение №зн/88: