Читать книгу "Карта неба - Феликс Х. Пальма"

Пока писатель ехал в поезде, он размышлял над тем, спас ли он и своих товарищей, уничтожив Посланника. Было очевидно, что была спасена Джейн — та Джейн, из иной реальности, за которой он иногда следовал по лондонским улицам, когда она ходила в свои любимые магазины, или разъезжал на велосипеде в окрестностях Вустер-парка, чтобы наблюдать за тем, как она неизменно возвращается домой и попадает в объятия его двойника, и испытывать при этом странное чувство ревности и в то же время удовлетворения. Выходит, он спас ее для того, чтобы ее ласкал другой, злился он и снова и снова напоминал себе: тот, другой Уэллс, — это тоже он, и надо только радоваться тому, что его второе «я» так к ней относится, ведь его бы очень огорчило, если бы со временем он перестал ее любить, а такое могло бы произойти, сколько бы он ни рисковал жизнью, чтобы провести рядом с ней остаток своих дней. Спас он от той действительности и Чарльза, которого ему нравилось встречать у входа в какой-нибудь театр — просто так, чтобы полюбоваться на элегантного и состоятельного молодого человека, который улыбался знакомым ослепительной белозубой улыбкой, а иной раз даже услышать одну из его иронических сентенций по поводу того, куда идет страна, или на другую актуальную тему: словно Уэллс хотел таким образом стереть в памяти его прежний образ и не видеть больше, как грязный и взъерошенный Чарльз улепетывает по сточному каналу от страшных чудовищ. Точно так же он спас и Мюррея, и Эмму, и капитана Шеклтона с его возлюбленной Клер, и агента Клейтона, и кучера, чьего имени он не помнил… Да, где бы они ни находились, никому из них теперь не придется пережить марсианское нашествие. Они могут безбоязненно продолжать жить по-прежнему, что, впрочем, и делают. Ну а как же другие — их близнецы из иной реальности? — подумал он. Спас ли он и их тоже? Был ли уничтожен тот мир, исчез ли после того, как он ликвидировал Посланника в Антарктиде, или его действия привели к образованию развилки, еще одной ветви на пышном древе времени? Не оказались ли его товарищи в какой-то иной вселенной? Не стали ли они пленниками инопланетян? Конечно, Уэллс предпочел бы ответить на эти вопросы отрицательно. Ему хотелось бы думать, что с гибелью Посланника эта временная линия исчезла, растворилась без остатка. И если он прислонит ухо к стене, ограждающей Вселенную, то не услышит из-за нее страдальческих криков тех, кто по-прежнему находился в соседнем аду. Потому что ничего этого никогда не было.

Но имелась одна деталь, делавшая эту теорию не слишком убедительной: его память, те воспоминания о нашествии, что таились в его голове. Как можно помнить о том, чего никогда не было? Уэллс любил пофантазировать насчет существования так называемых параллельных миров, возникавших после каждого сделанного человеком выбора, каким бы незначительным он ни был. Если я сегодня обедаю дома, то со мной ничего не случится, но если я решу пообедать в трактире «Кларидж», то заработаю себе расстройство желудка, потому что съем что-то несвежее, и из-за этого маленького решения моя жизнь разделится на две различные реальности, которые будут существовать одновременно и параллельно, хотя я смогу воспринимать только одну из них. Теперь-то он уже не сомневался в том, что параллельные миры существуют: если бы он не уничтожил Посланника, планета пережила бы нашествие марсиан, но, поскольку тот мертв, никакого нашествия не будет. Хотя означало ли это, что та реальность перестала существовать? Нет, реальность, в которой произошло нашествие, существовала, тому было множество доказательств, и логичным было предположить, что она продолжает существовать где-то по ту сторону той, в которой он сейчас жил. Для тех, кто оставался в канализационных туннелях после его исчезновения, он просто таинственно растворился, а возможно, захлебнулся в лагуне и был унесен куда-то далеко водами Темзы. Никто из них не знал о его подвиге, потому что он никак на них не отразился…

Похоже, такова была печальная действительность, и нужно было учиться жить с нею. Уэллс пытался утешить себя тем, что ему по крайней мере удалось создать мир, где нашествие никогда не случится. Он прикрыл глаза и снова, в который раз, предался воспоминаниям о вторжении, накопившимся в мозгу, освежил их, отчистил до блеска, словно столовое серебро. С теплой улыбкой вспомнил Мюррея и то, как постепенно менял свое мнение о нем. Непостижимо, но благодаря марсианской алхимии его ненависть медленно превратилась во что-то такое, что он не мог определить иначе как уважение. Тут он сообразил, что через пару дней его близнец вынет из почтового ящика письмо Мюррея. Он вскроет его дрожащими пальцами, как поступал и с приглашениями совершить путешествие в будущее, пытаясь отгадать, чем вызвано это послание. Но так и не смог поверить, что оно продиктовано любовью. И его двойник будет возмущаться наглостью Мюррея, посмевшего просить у него помощи в воспроизведении вторжения марсиан, описанного в его романе. Он ошеломленно прочтет письмо несколько раз, не веря собственным глазам, но так на него и не ответит. Засунет конверт между страницами своего романа и забудет про письмо. Но после того, что им пришлось вместе пережить, он больше не испытывал к миллионеру злобы. Любовь изменила Мюррея, превратив в человека, способного пожертвовать собой ради других. Прощаясь с ним в лондонском подземелье, Уэллс попросил прощения за то, что не ответил на его письмо. Если бы я получил его сейчас, сказал он, то непременно бы ответил. Именно это и произошло два дня спустя: он снова его получил. Так что, придя домой, он выложил на стол лист бумаги, свое вечное перо и долго обдумывал ответ. Разумеется, он не сможет помочь Мюррею воспроизвести марсианское вторжение — у него не было таких средств, и к тому же он считал, что это вообще ни к чему. Он вспомнил, как во время их бегства от марсиан мисс Харлоу постепенно проникалась все более нежными чувствами к Мюррею, как она смеялась, когда миллионер пытался подоить корову на ферме, где они остановились по дороге в Лондон. Вот чего должен добиваться Мюррей, это так просто. Уэллс нагнулся над листком и своим наклонным, чуточку детским почерком, который выработался у него за годы письма левой рукой и так отличался от его былого почерка, искусного, нервного и торопливого, с округлыми плоскогорьями и неожиданными пиками, начал заполнять каракулями страницу, которая принесла ему большее удовлетворение, нежели любая из написанных им страниц на протяжении одного и другого существования:

Дорогой Гиллиам!

Каким бы странным тебе это ни показалось, я почувствовал себя счастливым, узнав, что ты влюбился. Однако я мало чем могу тебе помочь, разве что посоветовать не тратить силы на то, чтобы воспроизвести вторжение марсиан. Сделай лучше так, чтобы она смеялась. Да, добейся, чтобы эта девушка смеялась, чтобы ее смех звенел в воздухе, как серебряные монетки в кошельке. И тогда она станет навеки твоей.

Крепко обнимаю тебя

Твой друг Джордж

Он положил письмо в конверт и спустя три дня отправил его на адрес «Путешествий во времени Мюррея», написанный на обороте конверта. По дороге домой Уэллс то и дело улыбался, представляя себе изумленное лицо Мюррея. Конечно, миллионеру будет трудно воспринять приветливый тон послания и то, что Уэллс назвал себя его другом. Но, возможно, это заставит адресата понять: хотя встретить настоящую любовь — одно из самых прекрасных событий в жизни каждого, встретить друга — не менее прекрасно.