Читать книгу "Тень всадника - Анатолий Гладилин"

Я витийствовал, строил подробные планы на будущее, а про себя молил: "Дженни, девочка моя! Я знаю, ты устала, тебе пора спать, завтра рано в госпиталь... Но не гони меня, потерпи немножко, я еще чуть-чуть погляжу на тебя, ну совсем немножко..."

Наконец случайно я поймал ее взгляд и что-то угадал.

- Я сильно изменился после путешествий? Опять постарел?

Зверь зашипел? Нет, это тихий голос Дженни:

- Постарел? Три "ха-ха". Кэтти, впервые тебя увидев, сказала: "Ты закадрила английского лорда. Шикарный мужик, отдаться мало". И вот минуло всего два года. Что ты с собой сделал? Зачем? Тони... - Сдерживаемая ярость выплеснулась в крик: - Что ты мелешь? Какой следующий раз? Посмотри на себя в зеркало. Тебе же сто лет!

Кошка прыгнула, опрокинув меня на пол. Стервь! Сейчас возьму ее за шиворот... Высоко в небе, наполовину закрываемом столом, расплывалась радуга. Скомандовали: "Огонь!". Тысячи молний прожгли мне грудь.

* * *

Коридор загибался дугой, следуя конфигурации наружных стен замка. Министр чуть-чуть ушел вперед. Спасительный инстинкт подсказал Сен-Жюсту: "Резко сворачивай в эту дверь". Свернул, так и не поравнявшись со средневековым рыцарем, застывшим в нише. Двигался в темноте, на ощупь. Потайной зал или коридор? Для зала слишком много пространства. Если коридор, то куда он ведет? Сен-Жюст знал, что в старых фортификациях имелись подземные ходы. И действительно, под ногами заскрипел мокрый песок. "Умница Готар давно бы распивал вино в кабинете министра, - подумал Сен-Жюст, - а я куда-то поперся и вот-вот завязну в каком-нибудь чертовом болоте". Подумал и поразился своим мыслям. За долгие годы он настолько привык быть Жеромом Готаром - и вдруг подумал о нем отстраненно. Коридор сужался. Сен-Жюст, задевая плечами стены, упрямо продолжал свой путь. Ткнулся носом в паутину. Под сапогом что-то пискнуло. И тут услышал, что где-то совсем рядом скулит щенок. Здесь. Сбоку. Протянул руку. Пустота. Шагнул. И оказался на ступеньках, спускавшихся от двери в большую комнату.

Яркий светильник, свисавший с потолка, ослепил. Сен-Жюст, прищурившись, оглянулся. Ничего общего с кабинетом Императора, где час тому назад он удостоился аудиенции. Голые желтые стены, странная угловатая мебель. Черный ящик неизвестного назначения с квадратным выпуклым белым стеклом. В дальнем углу слева, за столом, спиной к Сен-Жюсту, сидела женщина в синем халате, вернее, полулежала на столе, спрятав лицо в ладони, и всхлипывала. Этот звук Сен-Жюст и принял за вой собачонки.

Сен-Жюст подумал, что по воле Провидения он вторгся в чью-то чужую жизнь, в тяжелый момент прощания, хотя непонятно было, с кем женщина прощалась. На другом конце стола - бутылка, пустая рюмка, блюдце с окурками. На полу опрокинутый стул.

Что ж, надо уважать чужое горе. Сен-Жюст подождет, пока женщина успокоится, и спросит дорогу.

Дорогу куда?

Сен-Жюст провел рукой по своему парадному синему мундиру с красными эполетами, перехваченному белой широкой лентой. Каким-то чудом, блуждая в подземелье, он умудрился не порвать и не испачкать мундир. Правда, исчезла нашивка полковника. "Бедного Готара понизили в чине, - усмехнулся Сен-Жюст, он опять капитан". (Готара понизили, не меня!)

Женщина приподняла голову и запричитала вслух. Сен-Жюст не знал этого языка, не понимал слов, но благодаря своей прекрасной памяти уловил звуковой ряд:

"Зачто? Нучемявиновата! Врываютсябезразрешенияпосрединочи, потом здрасьте - берут и умирают. Нусовестьнадоиметь? Всегдатолькоосебедумал. Чтомнетеперьснимделать? Зватьполицию? Како6ъяснитьегопоявление?"

Судя по интонации звукового ряда - плач отчаяния и скорби.

Женщина достала из кармана платок, вытерла лицо, встала, обошла стол, охнула, быстро заглянула под стол, выпрямилась. И тут их взгляды встретились.

Взмахом ладони Сен-Жюст отбросил прядь длинных волос, упавших на лоб, и, как положено приветствовать в армии Его Императорское Величество, щелкнул каблуками. В ножнах на левом боку звякнула сабля.

Медленно, пошатываясь, женщина приближалась к нему, и теперь Сен-Жюст мог лучше ее разглядеть. Молодая, полноватая, пожалуй, красивая, на кого-то очень похожа... На кого? Наверно, капитан Готар вспомнил бы, это его дела, да Сен-Жюста они не касаются.

Женщина опять произнесла звуковой ряд на непонятном языке.

- Тони! Тонитыначнешьновуюжизнь? Тыменяобманывал, Тоничка?

Неожиданно Сен-Жюст почувствовал боль в груди, как будто заныла старая рана. Он должен был что-то ответить. Он должен был быть галантен и вежлив с женщиной. Он хотел ее о чем-то спросить.

Что ответить? О чем спросить?

Слова пришли сами.

- Pardonnez moi, Madame, - сказал Сен-Жюст, - je dois repartir, Maintenant, c'est vraiment fini. Я возвращаюсь в свое время. Сожалею, если причинил вам беспокойство. Adieu!

Понимала ли женщина французскую речь - уже не имело значения.

Он отдал честь и, круто повернувшись, шагнул за порог. Вниз вела освещенная лестница, но Сен-Жюст направился в темный коридор, открывшийся в стене. В гулкой тишине он слышал отзвук собственных шагов, и моментально забылось недавно виденное, и темнота постепенно превратилась в белесый туман, в котором Сен-Жюст четко угадывал дорогу. Однако перед глазами еще мелькали неясные тени, призрачные картины: человек с властным взглядом в треугольной шляпе; заиндевевшие окна королевского дворца и конная статуя посреди сугробов; нордическая красотка с младенцем на руках: "Я бы вас любила, король!" - и гордо отворачивается; грозовые раскаты грома и дикий ливень на площади; тюремная камера; огромный кабинет, полированный стол, злое лицо в пенсне; механическая карета, несущаяся меж зеленых холмов, он сидит рядом с молодой женщиной, ее рука в его руке, нет, его рука ниже, на ее колене, молодая женщина, похожая... На кого? Не помнит; девочка кувыркается в детской кроватке: "Где мой папа?.." Шквал, налетевший внезапно, сорвал с плеч Сен-Жюста эполеты, с пояса - саблю, последнее, что его связывало с капитаном Готаром, и наваждение кончилось.

Потянул ровный ледяной ветер. Сен-Жюст закутался в свой зимний плащ.

Он по-прежнему шел в густом тумане, но теперь он шел не один. К эху его шагов присоединились десятки, сотни других. Совсем близко забил барабан. Барабанная дробь слилась со строевым маршем колонн, и в первых лучах утреннего солнца Сен-Жюст увидел тысячи солдат в синих шинелях, с ружьями наперевес.

- Сен-Жюст с нами! - прокатилось по рядам. - Vive la France! Vive la Revolution!

Впереди вырисовывались розовые редуты Виссембурга. Там вспыхивали огни, сопровождаемые дымком, и ядра со свистом шлепались то слева, то справа. Генерал Лазарь Гош, назначенный вчера Сен-Жюстом командующим рейнской армией, обнажил саблю. Генерал Пишегрю поднял древко с трехцветным знаменем.

Строго говоря, не генеральское это было занятие подставлять себя под пули неприятеля. Лазарь Гош понимал, что если полки остановятся, попятятся, то он в толпе не сможет организовать никакого разумного маневра, и будет постыдное бегство. И генерал Пишегрю, обиженный тем, что его обошли с назначением, полагал, что генерал должен командовать, а не лезть на рожон. В каждой атаке есть мистика. Атака может захлебнуться и под слабым огнем. Атака будет неотразимой под любым огнем, если наступление полков наберет скорость, то есть появится инерция движения. Огневой заслон Виссембурга был серьезным, тут и там, спотыкаясь, падали синие шинели. Но в первом ряду шел комиссар Конвента, шел, засунув руки в карманы плаща, не кланяясь ни пулям, ни ядрам, и это его презрение к смерти передалось войскам. Штурмовые колонны ускорили шаг, солдаты обгоняли Сен-Жюста и генералов, и наконец грянуло: