Читать книгу "Датский король - Владимир Корнев"

— Покойника вам, господин Десницын, сейчас все равно не выдадут, да и не у нас он уже, а на повторную экспертизу отвезен — в Дом предварительного заключения. Там опытные медики вот-вот выяснят, что за «чудеса» такие с ним произошли, а уж только потом сможете забирать… Жаль, по закону вы как ближний родственник не несете ответственности за укрывательство — братец-то ваш признался, что жил в вашей мастерской с тех самых пор, как бежал из мест заключения. Что ж это вы, батенька, опасного политического преступника укрывали — а вдруг он, не дай Бог, у вас под носом бомбы мастерил бы? Нехорошо-с! Постыдный факт! Моя б воля, я бы… Ну да ладно. Бог с вами… Завтра, пожалуй, ступайте, значит, на Шпалерную[267]и в тамошнем морге получите все как положено, под расписку, так сказать. Вопросов больше нет? Вижу — все выяснили. Ну-с, честь имею и прошу больше не задерживать — дел невпроворот!

«Казенные душонки, рутинеры! Видел, что я его спрашивать уже ни о чем не желаю, назидание прочитал! Можно подумать, мне с их ведомством якшаться одно удовольствие! И эскулапы умники — Бог знает что придумали… Бедный Ваня! Здесь в себе заблудился, и за гробом нет ему покоя. Нужно будет хоть сорокоуст потом заказать… А может, в суд приходил не Иван, а кто-то другой?» — рассуждал Сеня, отправляясь на следующий день уже в третью инстанцию — «предварилку». Петербургские улицы удивили наблюдательного художника непривычными переменами: городовые на перекрестках несли службу не в одиночку, как всегда, но почему-то группами, да еще под командованием жандармских офицеров, — образовались целые полицейские разъезды, к тому же несколько раз процокали по мостовой казачьи патрули, очень грозно настроенные. Он сообразил — видимо, случилось какое-то чрезвычайное происшествие, но прессу покупать было некогда, да и привычки регулярно читать газеты Десницын не имел: запутанная политика и городские сплетни свободного художника обычно раздражали, выводя из творческого равновесия. Возле Дома предварительного заключения тоже стоял усиленный караул. У Арсения внимательно проверили документы, нехотя пропустили в здание. Угрюмый жандарм на вахте забрал паспорт, поинтересовался, с какой целью Арсений явился в тюрьму, а когда тот сбивчиво объяснил, срочно телефонировал начальству, доложив о посетителе.

— Вам велено обождать здесь — никуда не уходить-с! — вахмистр завел его в караулку.

Художник молча пожал плечами: что в нем нашли подозрительного? Очень скоро явился офицер и при нем два усача-жандарма с шашками наголо. Вахмистр вытянулся в струнку и уже открыл рот для доклада, но офицер жестами остановил его и сам осведомился:

— Господин Десницын?

— Д-да. А чем, собственно, обязан? Видите ли…

— Вы арестованы, сударь! Отведите-ка, братцы, этого господина куда следует! Там ему разъяснят обязанности, права и все прочее.

Конвоиры повели ничего не понимающего художника по бесконечно длинному, гулкому коридору…

V

— Десницын — на допрос! — послышался хрипловатый, недружелюбный голос конвоира за глухой металлической дверью и, оцарапав мозг, впился в него железными жалами оводов-садистов; раздался лязг ключа в замке, скрежет проржавевших петель.

Усталый жандарм подталкивал арестованного в спину стволом карабина: тот еле передвигался, шатаясь от стены к стене, все тело стонало от сырости, ныл каждый сустав. Красные, кирпичной кладки подвальные своды, повидавшие за свой век немало идейных «борцов за свободу» и заправил уголовного мира, местами покрытые плесенью, что называется, давили на психику, низко нависая над головой. Было вдобавок душно, и уже от этого Арсения знобило, в глазах темнело. В «образцовой тюрьме» он находился уже не первый день, но причину ареста, как и было обещано, ему разъяснили сразу же. Художник оказался жертвой обстоятельств; накануне его «добровольной» явки на Шпалерную за телом брата террористами был зверски убит начальник Департамента государственной полиции генерал Скуратов-Минин, за которым они охотились. Социалисты-революционеры заочно «приговорили царского сатрапа» к смерти уже давно, а тут им подвернулся повод привести «приговор» в исполнение. Бескомпромиссный генерал решил принять личное участие в публичном повешении пяти боевиков, совершивших дерзкий налет на Азовско-Донской банк с убийством молоденькой кассирши и двоих охранников-полицейских (решились на столь отчаянное дело, судя по всему, из-за того, что финансовые средства «народных мстителей» кончились и боевой террор мог бы тогда прерваться, а это путало их карты). Жандармский генерал в спокойном тоне, но со свойственной ему прямолинейностью честного служаки, верного Царю и Отечеству, сам обратился к собравшимся поглазеть на казнь и обывателям, предполагая, что в толпе есть кто-то из сочувствующих преступникам и, возможно, даже кто-то из их сообщников:

— Так будет с каждым, кто поднимет руку на устои Империи. Смотрите на этих безумцев: они думали, что принесут кому-то «свободу», а через минуту будут болтаться в петле. Если народ превращается в сброд, значит, его необходимо чистить. И помните — с нами Бог, а в них только гордыня и зараза слепой ненависти. Заразу уничтожают, пока не поражен весь организм! Чем скорее злодеи предстанут перед Судом Божиим, тем будет лучше для их заблудших душ.

Вскоре после казни генерал был расстрелян в упор во время воскресного моциона прямо на Невском, возле Думы. Толпа изловила какого-то гимназиста старшего класса, и самосуда тот избежал только потому, что его отбили у возмущенного народа городовые. Перепуганный юнец, разумеется, оказался ни при чем, а настоящий убийца так и не был пойман. Как установила следственная экспертиза, он выпустил в генерала целую обойму из браунинга и при этом успел раствориться в охваченной паникой толпе. Правда, уже на следующий день поднятая на ноги городская полиция и жандармерия провели целый ряд арестов подозреваемых и точно установили, что убийство Скуратова-Минина — очередной теракт эсеровской партии. Связь Ивана Десницына с эсерами была несомненна, а тут еще и младший брат его попался под горячую руку и, разумеется, сразу угодил в число подозреваемых. Еще на первом допросе Арсений пытался объяснить, что произошло трагическое недоразумение, что он только догадывался о темных делах Ивана и вообще долгие годы не имел представления о его «похождениях», даже не знал, где тот пропадал столько лет, а во время убийства шефа жандармов как раз был занят выяснением в квартальном отделе участи арестованного старшего брата.

— Поверьте, господа, я, как и вы, верноподданный, православный русский человек, тоже потрясен этим зверским убийством! В конце концов, у меня не было и мысли дурной о покойном, выражаю искренние соболезнования — я сам сторонник подобных мер наведения порядка в России! Вы сейчас допускаете ошибку — я ничем не смогу помочь следствию, не тратьте зря времени, господа…

Все эти слова были восприняты не на шутку разозленными следователями как неубедительные лицемерные оправдания, стремление скрыть правду и уйти от ответственности, а то, что в день убийства Арсений был в участке, было истолковано, как «шитая белыми нитками попытка создать алиби и ввести в заблуждение следствие». После подобного разговора Сеня понял, что если ему и удастся выбраться из «предварилки», то нескоро.