Читать книгу "Скажи миру – «нет!» - Олег Верещагин"

Нить Ариадны оказалась схемой.

Я бился над словами «быть, не быть»,

Как над неразрешимою дилеммой.

Но вечно, вечно плещет море бед, —

В него мы стрелы мечем – в сито просо,

Отсеивая призрачный ответ

От вычурного этого вопроса.

Зов предков слыша сквозь затихший гул,

Пошел на зов, – сомненья крались с тылу,

Груз тяжких дум наверх меня тянул,

А крылья плоти вниз влекли, в могилу.

В непрочный сплав меня спаяли дни —

Едва застыв, он начал расползаться.

Я пролил кровь, как все, – и, как они,

Я не сумел от мести отказаться.

А мой подъем пред смертью – есть провал.

Офелия! Я тленья не приемлю.

Но я себя убийством уравнял

С тем, с кем я лег в одну и ту же землю.

Я Гамлет, я насилье презирал,

Я наплевал на датскую корону, —

Но в их глазах – за трон я глотку рвал

И убивал соперника по трону.

Но гениальный всплеск похож на бред,

В рожденьи смерть проглядывает косо.

А мы все ставим каверзный ответ

И не находим нужного вопроса[46].

* * *

– Вот тут, на левобережье Чороха, будет стоять город Батуми, – сообщила Танюшка, указывая рукой на крутые лесистые холмы, которые становились все ближе и ближе.

– Не будет, – возразила Ирка. – Откуда он тут-то возьмется?

Я в этом разговоре не участвовал. Ну Батуми. Ну и черт с ним. А вот причаливать-то куда?!

Впрочем, казаки наши, кажется, знали – куда. Во всяком случае, «чайки» лихо летели прямо на берег, словно собирались на него просто-напросто выброситься. Драккары и ладья поспешали за ними. Джек уже скомандовал перекинуть паруса, и наш когг тоже шел следом.

– Смотрите! – крикнул Вадим, мучившийся на носу. Мы повернулись в ту сторону, куда наш страдалец показывал, – и я даже заморгал от удивления. Прямо в скале, нависавшей над морем, рисовался фасад храма, усиленный мощными контрфорсами. Над куполом, похожим на шлем, надвинутый на лоб воина, возносился по мере нашего приближения в небо каменный православный крест.

– Дер-жи-те-е буш-при-то-о-ом на хра-а-ам!!! – зычно прокричали с первой «чайки».

– Они случайно не дети Сусанина? – осведомился Олег Крыгин. Раде, быстро и ловко вязавший на бортовом кнехте «восьмерку», заинтересовался:

– А Сусанин кто такой? Казак?

– Проводник-профессионал, – ответил Олег. И в этот самый момент открылся проход в скале, за которым лежала бухта, окаймленная полосой пляжа.

* * *

Не знаю, кому и когда пришло в голову высечь в скале храм. Наверное, это было в те далекие времена, когда люди в самом деле обладали верой в бога. Я удивился, увидев, что из казачат почти треть, махом вытащивших «чайки» на берег, тут же чинно отправилась в храм по крутой узкой тропе. Помедлив, я направился следом.

Я в жизни ни разу не был в церкви. В семье моей в бога не верил никто. А я просто не задумывался над этой проблемой, и среди моих друзей верующих не было тоже… разве что Арнис, но верил ли он в Христа – или в более древних богов, я так и не понял. Здешний мир тоже не очень располагал к вере… или, наоборот, – располагал, только я не понял этого?

Каменная ступень перед входом была глубоко выбита – настоящее корыто. Сколько же ног тут прошло? Внутри оказалось светло. Свет падал в несколько высоких стрельчатых окон, пересекаясь на шероховатом каменном полу золотистыми клинками. Остановившись на пороге, я смотрел, как ребята опускаются на левое колено, опираясь каждый обеими руками на эфес поставленного в пол оружия. Те, у кого были головные уборы, сняли их еще в начале тропы. Некоторые уже крестились, но стояла тишина. А у меня церковь ассоциировалась обязательно с песнопениями…

Стены церкви изнутри были расписаны картинами – трудно разглядеть какими, но рисунок на стене прямо перед входом я видел хорошо. Это был именно иконный рисунок, и я узнал Георгия Победоносца. Святой с нимбом вокруг шлема поражал копьем не змея, а рогатое существо. Сатану, наверное…

Картину окантовывали белые на черной полосе свастики, перемежавшиеся со сложным звездообразным плетением.

«Всем нужен бог, – вспомнил я слова Лядащева из «Гардемаринов». – Но не всякий может помолиться…» Я прислушался к себе. Нет, никакого молитвенного порыва я не ощущал. Но внезапно захотелось кое-что сделать…

…Мальчишки проходили мимо меня, особо не обращая внимания, разве что скользили по мне посуровевшими, какими-то самоуглубленными взглядами. Я ждал. Вышел последний; ребята уходили по тропинке вниз. Я подождал, пока последний скроется за поворотом, и, помедлив, положил ладонь на рукоять палаша. И шагнул внутрь.

Меня оглушило и испугало звонкое, раскатистое эхо моих шагов. Казалось, внутрь с разных концов вошли сразу несколько человек. Я остановился, и звук шагов, ударившись о стены, смолк.

Я стоял точно посредине зала. И так, стоя, вдруг ощутил свою неуместность в церкви, перед иконами, чьи краски не потускнели от времени, чьи лики не меняли человеческие чувства… я – длинноволосый мальчишка в потертой кожаной одежде, перетянутой промасленными перевязями, отягощенными оружием; в побитых сапогах на широко расставленных длинных ногах, с обветренным, загорелым лицом, руки которого лежат на рукоятях клинков привычно и спокойно-расслабленно. И от осознания этой своей неуместности я рассердился.

– Послушай меня, – сказал я, вскинув голову, и звук моего голоса тоже родил эхо, будто вместе со мной призывали слушать их другие люди. – Послушай меня, – упрямо повторил я, словно невидимый собеседник хотел меня перебить. – Если ты есть, я хочу, чтобы ты дал мне ответ: ради чего?! Если на то в самом деле твоя воля, объясни мне ее смысл, и я, может быть, соглашусь и дальше идти этим путем, но уже осознанно служа тебе! Я не бойцовый пес, которого бросают в драку, ничего не объясняя! – Я скрипнул зубами и, помолчав несколько секунд, продолжал: – Но ты молчишь? Молчишь… Значит, и здесь я не получу ответа, кому и зачем все это нужно… Что ж, прости. Пусть те, кто верит в тебя, обретают силу в этой вере. Я же буду продолжать верить в мой палаш.

Повернувшись, я вышел из церкви, больше не обращая внимания на грохочущие раскаты шагов.

И не оглядываясь.

* * *

– Вы остаетесь здесь.

– Олег… – начала Вильма, но я добавил в голос металла:

– Здесь. Будете ждать нас у «Большого секрета». Это все.

Танюшка молчала, опираясь на поставленную концом в камень корду. Она не смотрела в мою сторону, хотя все остальные девчонки обступили меня и пытались убедить, что без них война – не война.

Ее поведение как раз меня и беспокоило…