Читать книгу "Роканнон - Урсула Ле Гуин"

— Гобелены… — прошептал Могиен.

— О чем ты? — мягко спросил его Роканнон, думая, что тот еще не пришел в себя окончательно.

— Гобелены, те, что у нас дома… на них крылатые великаны, — по-прежнему шепотом сказал Могиен.

И Роканнон вспомнил, как в Большом Зале Халлана стоял с Хальдре под вытканным изображением золотоволосых воинов, сражающихся с крылатыми фигурами.

Кьо, который, с тех пор как очнулся, не отрывал от шустрых взгляда, протянул руку. Вождь шустрых поскакал к нему и положил свою маленькую четырехпалую черную руку на длинную и худую ладонь Кьо.

— Словолюбы, — тихо сказал фииа. — Словоеды, безымянные, резвые, хорошо помнящие. Вы ведь с давних времен помните многие слова ангья?

— Помнить, — подтвердил вождь шустрых.

Поддерживаемый Роканноном Могиен встал; вид у него был изможденный и мрачный. Он постоял немного у тела Рахо, чье лицо в ярких лучах белого дневного светила стало страшным. Потом приветствовал шустрых и, отвечая на вопрос Роканнона, сказал, что чувствует себя прекрасно.

— Если в стене нет ворот, можно сделать в ней зарубки и на нее взобраться, — заметил Роканнон.

— Свистни коней, Повелитель, — проговорил, пока еще с трудом ворочая языком, Яхан.

Было слишком трудно сформулировать понятным для шустрых образом вопрос о том, не разбудит ли свисток Могиена обитателей куполообразного здания. Но поскольку те, судя по всему, летали только по ночам, путники решили рискнуть. Могиен вытащил из-под плаща маленькую дудочку, висевшую на цепочке у него на шее, дунул в нее, и, хотя Роканнон ничего не услышал, шустрые вздрогнули.

Не прошло и двадцати минут, появилась огромная тень, сделала круг, умчалась к северу и вернулась вскоре со своим товарищем. Оба, работая могучими крыльями, спустились во двор: серый, на котором летал Могиен, и другой, полосатый. Белый не прилетел. Возможно, именно его Роканнон видел на пандусе в душном золотистом сумраке зала, где конь стал пищей для детенышей ангелоподобных существ.

Шустрые очень испугались крылатых коней. Когда Роканнон стал благодарить вождя шустрых и с ним прощаться, тот был явно в панике и почти утратил свойственные его племени мягкость и церемонную вежливость.

— Лететь, Повелитель! — жалобно пропищал он, с опаской поглядывая на большие когтистые лапы крылатых.

И путники, не тратя времени, отправились дальше.

В одном часе полета от города-улья, возле погасшего костра, который они жгли вчера, лежали точно так же, как путешественники их оставили, поклажа и седла, запасные плащи и шкуры, служившие путешественникам постелью. Примерно на полпути между вершиной холма, где они ночевали, и его подножием они обнаружили трех мертвых ангелоподобных, а рядом оба меча Могиена; один был сломан у самой рукояти. Могиен рассказал: ночью он проснулся и увидел, как ангелоподобные стоят, наклонившись, над Кьо и Яханом. Один из ангелоподобных его укусил, и он после этого уже не мог говорить. Однако он мог драться, и до того, как его парализовало окончательно, убил троих нападавших. Слышал, как Рахо зовет его. Рахо позвал его три раза, но Могиен был уже не в состоянии ему помочь.

На этом Могиен прервал свой рассказ. Он сидел среди поросших травой руин, переживших все имена и легенды, и на коленях у него лежал сломанный меч.

Из кустарника они сделали погребальный костер и положили на него тело Рахо, которое унесли из города, а рядом — его лук и стрелы. Яхан добыл новый огонь, и Могиен зажег костер. Потом они сели на крылатых, Кьо — за спиной у Могиена, Яхан — за спиной у Роканнона, и поднялись по спирали над дымом костра, в жаркий день пылающего на вершине холма в незнакомой для них стране.

И еще долго они видели, когда оглядывались, поднимающийся к небу дым.

Шустрые посоветовали им удалиться из этих мест как можно скорее, а ночи проводить в надежном укрытии, иначе ангелоподобные могут их в темноте обнаружить. И к вечеру они спустились к ручью на дне глубокого ущелья с лесистыми склонами; неподалеку слышался шум водопада. Воздух был влажный, но благоухающий и будто пронизанный музыкой, и на душе у путников стало спокойнее. На обед себе они нашли нечто удивительно вкусное — обитающее в воде, заключенное в раковину, медленно передвигающееся существо; однако Роканнон не мог заставить себя есть это мясо. Вокруг суставов и на хвосте добычи рудиментарный мех; как многие другие виды животных на планете, как, вероятно, и шустрые, это были яйценосные млекопитающие.

— Тебе нравится, Яхан, ты его и ешь, — сказал Роканнон, хотя его страшно мучил голод. — Я не могу снимать раковину с чего-то, что могло бы со мной заговорить.

И он, поднявшись, перешел к Кьо и сел около него.

Кьо улыбнулся, потирая укушенное плечо, которое до сих пор болело.

— Если бы все слышали, как разговаривают разные зверюшки… — и Кьо, не докончив фразы, умолк.

— …я бы наверняка умер от голода.

— А деревья, кусты и трава молчат, — сказал фииа, поглаживая склонившийся над ручьем шершавый ствол.

Здесь, на юге, деревья, все хвойные, начинали сейчас цвести, пыльца покрывала их и летала в воздухе, придавая ему сладковатый привкус. На этой безымянной планете цветы всех растений, травянистых и хвойных, отдавали свою пыльцу только ветру — насекомых здесь не было, как не было цветов с лепестками. Весна на планете знала из всех цветов спектра только зеленый разных оттенков, перемежаемый россыпями золотистой пыльцы.

Когда стемнело, Могиен и Яхан улеглись спать возле теплой золы; поддерживать огонь в костре путешественники не стали — ангелоподобные тогда могли бы их обнаружить. В темноте Кьо и Роканнон сели на берегу ручья.

— Ты приветствовал шустрых так, будто еще до этого знал о них, — сказал Роканнон.

— Что у нас в деревне помнил один, помнили все, — отозвался фииа. — Очень много рассказов вслух и шепотом, правды и неправды известно нам, и сколько иным из этих рассказов лет, не знает никто…

— И однако о тех, живущих в городе, ты не знал.

— Фииа не помнят страшного, — ответил после долгого молчания Кьо. — Да и почему должны мы это помнить? Мы сделали выбор. Когда наши и «людей глины» пути разошлись, мы ночь, пещеры и мечи из бронзы оставили им, а себе оставили зелень долин, свет дня, выдолбленные из дерева чаши. Поэтому мы Полу-Люди. И мы забыли, мы забыли многое! — Его слабый голосок звучал сейчас решительнее, напряженнее, чем когда-либо прежде. — Каждый день с тех пор, как мы летим на юг, для меня снова и снова становятся явью древние сказания, которые в долинах Ангьена мы, фииа, слышим маленькими детьми. И я вижу, что сказания эти — чистая правда. Но половину правды мы забыли. Маленькие имяеды в песнях, которые мы поем из головы в голову друг другу, упоминаются, но там совсем не упоминается о существах, которые живут в городах. Мы помним друзей, но не врагов. Свет, но не мрак. И вот сейчас я иду вместе со Скитальцем, который, летя без меча на юг, уходит в сказания. Верхом на ветре лечу вместе со Скитальцем, который хочет услышать голос своего врага, Скитальцем, который проносился через великую тьму, Скитальцем, который видел, как наша планета висит во мраке синим драгоценным камнем. Я всего лишь полчеловека, поэтому за холмы, к которым мы летим, я с тобой отправиться не смогу. Не смогу, Скиталец, отправиться вместе с тобой туда, где высоко!