Читать книгу "Одна жизнь – два мира - Нина Алексеева"

Шутка ли сказать, эта маленькая территория — островок Родины в чужой стране на противоположной стороне земного шара — представляет наше огромное государство, одну шестую часть планеты. Как мне хотелось, чтобы и люди здесь были тоже особенные!

Оправившись от волнения, я нажала кнопку звонка. Появился невысокий плотный мужчина в синем костюме.

— Алексеева? — спросил он. — Рая Михайловна вас ждет.

Я вошла на усыпанный крупным гравием двор. Небольшой фонтанчик перед главным подъездом пускал серебристые струйки воды. Кругом цветы, которые поливал садовник-мексиканец в засученных до колен брюках и белой рубашке. В конце обширного двора виднелся парк с фонтаном посередине, туда вели белые закругленные ступеньки.

Ко мне подошел дежурный и предложил проводить. Мы прошли по широкой террасе, уставленной цветами, с белыми гранитными колонами и бледнозеленой мебелью; с правой стороны, на высоком постаменте, стоял бюст Сталина. Через зеркальную дверь мы вошли в огромную гостиную. Зал был высотой в два этажа, дневной свет падал с большого стеклянного купола в потолке. На полу, как лужайка, растянулся ярко-зеленый китайский ковер. На круглом столе огромный букет цветов. Кругом колонны белого мрамора подпирали балкон второго этажа, окружавший весь зал.

Могильная тишина, ослепительная чистота мебели, полов, стекол придавали всему холодный нежилой вид. Налево лестница со сверкавшими как золото, начищенными перилами. В стене — большая мраморная плита, на которой выгравированы барельефы Ленина и Сталина и статья тринадцатая Конституции СССР.

По длинному балкону второго этажа мы прошли в ту часть замка, которую занимали Уманские.

Рая Михайловна Уманская

Рая Михайловна приняла меня в своем круглом салоне. Это была уютная комната, оклеенная веселенькими обоями. На Рае Михайловне темное платье, припухшее, как после глубокого сна, лицо имело печальное выражение. Она обратилась ко мне немного хрипловатым голосом:

— Я очень рада. Хорошо доехали? Нравится вам Мексика?.. Это удивительная страна, ее можно скоро полюбить.

Она участливо засыпала меня вопросами, на большинство из которых сама немедленно и отвечала. А я все ждала — когда же она спросит о главном, о Москве. И как мне показалось, после долгих усилий над собой, она спросила:

— Вы видели перед отъездом мою сестру?

— Да, Раиса Михайловна…

Она быстро прервала меня и, мне показалось, что немножко даже с раздражением сказала:

— Не Раиса, а Рая Михайловна.

— Да, Рая Михайловна, — поправилась я, — мы везли вам около десятка писем. Но их в таможне на нашей границе отобрали. Сказали, что они дойдут к вам раньше нас.

Оказывается, она ничего не получила и была возмущена.

Мне очень хотелось рассказать ей о моем последнем разговоре с ее сестрой Лидией Михайловной. Что урну для праха Нины[16] сделали из розового мрамора, как этого хотела Рая Михайловна, и что поставили ее в колумбарии в отделе для дипломатов. Но взглянув на нее, подумала, что лучше об этом промолчать.

Позже, когда дошли письма, она мне с горечью сказала:

— Вот посмотрите это письмо — моей Нине сделали урну из розового мрамора и поставили ее в колумбарии рядом с урной Луначарского или Трояновского. Нашли чем меня утешить! Не могу, ну просто не могу простить своей сестре, как она не уберегла нашего ребенка. Я посылаю ей посылки, чтобы она с голоду не сдохла, но для меня она больше не существует. — И я снова подумала, как хорошо, что я тогда промолчала.

— Мы очень довольны, что вы приехали. Костя уверен, что здесь можно и нужно начать торговлю. Мы вас кое с кем познакомим, народ здесь хороший. Вся беда в том, что наши люди какие-то суконные. Когда иностранцы приглашают к себе, я просто ума не приложу — кого с собой взять. А сделаешь им замечания, попробуешь объяснить, что надо свободнее и проще себя держать, — обижаются.

А после чая она предложила познакомить меня с «нашими женщинами».

Мы спустились вниз и прошли через арку в соседнюю пристройку. Рая Михайловна указала на дверь церковного стиля:

— Каждое воскресенье здесь демонстрируются наши кинокартины. Для гостей иногда тоже крутят. Вы удивляетесь этой двери?.. Когда мы купили этот дом, здесь была домашняя церковь… Мы перестроили ее под кинотеатр с баром.

Рядом была комната, в которой за длинным столом тесно сидели женщины. Перед каждой возвышалась стопка бюллетеней и конвертов с заранее напечатанными адресами, и все они занимались тем, что укладывали в конверты издаваемые посольством иллюстрированные листки.

Двадцатипятитысячный тираж этого еженедельного бюллетеня, с первой до последней страницы описывавшего наши достижения, рассылался бесплатно, и его можно было найти почти в каждой лавке.

На полях весело улыбающиеся женщины убирали урожай. На заводах сталевар, в лихо надвинутых на лоб очках, широко улыбался, освещенный жарким пламенем мартена. Наука была представлена Сергеем Ивановичем Вавиловым, братом знаменитого академика Николая Ивановича Вавилова, которого знали в Центральной и Южной Америке и особенно в Мексике: в 1933–1935 годах он читал здесь лекции о новшествах, которые были внесены в дело ботаники.

Илюша, друг Николая Ивановича Вавилова

Впоследствии мы познакомилась с высоким худым угрюмым человеком по имени Илюша. Он говорил по-русски с сильным акцентом и сначала показался мне несколько чудаковатым. Этот человек сопровождал Вавилова в его ботанико-агрономических экспедициях по Центральной и Южной Америке в качестве специалиста и переводчика. По образованию он был агрономом и помогал собирать различные образцы растений.

Он рассказывал, что в этой экспедиции Николай Иванович собрал огромный материал и увез в Советский Союз крупнейшую коллекцию семян растений, которые, как он считал, могут быть приспособлены к нашему климату.

— Мы без конца упаковывали образцы всевозможных растений и злаков, а ему все казалось мало, ему хотелось все больше и больше, он просто захлебывался в работе. Он не тратил время даже на сон, и я тоже, кажется, ни разу не выспался.

Илюша рассказывал, каким неутомимым работником был Вавилов и с каким энтузиазмом он работал, и никак не мог понять, почему раньше он все время просил прислать дополнительный материал, а потом вдруг замолчал и все письма к нему остаются без ответа.

Не только он, но и многие другие спрашивали у меня: куда делся Николай Иванович Вавилов, почему о нем ничего не слышно?

Я отвечала, что, кажется, он работает в Ленинграде. Честно сказать мне было стыдно и обидно; было тяжело и больно слушать, с каким восторгом агроном Илюша рассказывал нам о Вавилове. Я слышала, что он был арестован в августе 1940 года, во время экспедиции в Западную Украину, и сослан, кажется, не то в Магадан, не то еще куда-то, где он и скончался 26 января 1943 года. Мне не хотелось этому верить, и я старалась убедить всех, что все у него в порядке. И что его брат — президент Академии наук (вот тоже парадокс сталинской эпохи!), и что Николай Иванович, вероятно, просто заработался. Ну как можно было объяснить этим людям, куда он делся, за что его арестовали и что этого ученого с мировым именем уже нет в живых!