Читать книгу "Моногамист - Виктория Мальцева"

— Как ты? — спрашивает меня жена, всё так же улыбаясь.

— Нормально, — отвечаю, — ты?

— Тоже всё хорошо. Через пару месяцев защита, я готовлюсь.

— Уверен, будешь на высоте, — отвечает мой голос…

А я тону в собственном дерьме от понимания: то, что произошло сегодня ночью, поставило окончательную точку в нашей с ней истории, что больше уже ничего не будет, ничего мы не сможем исправить, я сам не смогу смотреть ей в глаза и ложиться в её постель, после того, что сделал, после того как предал не только её, нас, но в первую очередь самого себя. Я слаб, заложник своих страстей, физических желаний и своей, как оказалось, слишком уж сильной потребности в женской ласке, будучи приучен к ней с детства… Да, она, эта потребность, оказалась сильнее разума, прочнее совести, мощнее моей любви, требующей верности, преданности.

Всю свою жизнь я следовал этому пути, развращённый, испорченный, грязный… Вот и результат: одна маленькая ошибка уничтожила меня в своих собственных глазах, и я уже понимаю, осознаю, наконец, что причина не в ней, а во мне — я не способен быть единственным, преданным, верным.

Она ведь просила подождать тогда… Наверное, может быть, у меня был шанс, ей нужно было только время, и не важно сколько, я обязан был его дать ей… Но не смог…

Я смотрю на её шею, игривый вихор на затылке, выбившийся из причёски, я тону в нежности к ней, но не испытываю больше желания — внутри меня умер мужчина, любящий эту женщину, умер в то мгновение, когда предал её. Комната расплывается в горячей жидкости, топящей мои глаза, я поворачиваюсь к окну и устремляю невидящий взор в сторону залива, засунув руки в карманы, словно боясь оставлять их без присмотра.

— Ты голоден?

Я не знаю, голоден ли я, но ответить не могу — моё горло тисками сжали сдерживаемые рыдания, которые мне необходимо скрыть от неё, поэтому я только отрицательно качаю головой.

— У Габи будешь завтракать… — завершает она вслух свою мысль тихим в своей обречённости голосом.

Мне бы ответить, что нет, что не голоден, потому что уже поел, но я молчу, боль и отчаяние словно парализовали моё тело. И она добивает меня:

— Прости… мне следует быть лучшей женой… Но я… я не знаю, что со мной. Живу как в тумане. Обещаю, я соберусь! Соберусь и буду делать завтраки не хуже Габриель.

И вот в эту секунду я обязан был повернуться и сказать ей, что всё, между нами всё кончено, и ничего больше не будет, что отпускаю её и никогда не появлюсь на горизонте её спокойной размеренной жизни, именно такой, какой и была она до моего появления, но я не смог… Просто стоял как истукан и молча глотал свои слёзы. Уйти от неё, даже зная, что будущего нет, оно перечёркнуто сегодня ночью моей слабостью, физической похотью, оказалось для меня непосильным.

Я стоял и спрашивал себя сам: а смогу ли я когда-нибудь разжать свой рот и произнести эти простые слова: {«Уходи, Лера. Уходи, мы больше никогда не будем вместе, мы не можем».}

Ответ очевиден: нет, никогда мой рот и язык не произнесут этого, более того, я сам ни за что не уйду — слишком слаб. Остаётся одно — молча ждать, пока это сделает она, моя жена, моя Лера.

И я, как улитка, весь втягиваюсь в свой домик в надежде переждать ненастье и решить назавтра, что же мне делать дальше. Ведь нужно же как то жить. Растить детей. Строить дома и яхты. Создавать проекты, сберегающие природу.

Глава 71. Тайное, которое становится явным

The Irreρressibles — In This shirt

Я не знаю, зачем согласился, зачем дал вести себя за руку туда, где ждал меня, притаившись, мой конец…

Наверное, в тот момент я завяз в мысли о том, что она уходит, всё-таки уходит от меня навсегда, не смогла, не выдержала жизни со мной, как и все прочие, но я ни в коем случае не винил её, прекрасно осознавая свою эксклюзивную вину, и дело даже не в моей неординарной внешности, всё дело во мне… То, что должно было стать чем-то хорошим, особенным, каким-то нелепым образом переродилось в разрушающее, несущее боль и страдания людям: и женщинам, и мужчинам.

Я смирился. Внутри себя, в поле восприятия нас, как одного целого, я внезапно открыл дверь, чтобы выпустить её на свободу, больше не мучить, не терзать собой и своей слишком уж сложной сущностью, наполняющей мою жизнь трагедиями, неподвластными простому человеческому терпению и выдержке, способности вынести неподъёмный груз боли… Сжалился над ней, потому что любил, и отпускал любя… Глаза мои не были влажными, но сердце обливалось кровью и слезами… Уже в то мгновение я понимал, что моя собственная жизнь с этого момента начинает свой обратный отсчёт, и не важно, каким будет мой конец.

Я завяз в своём горе, духовном опустошении настолько, что ослаб даже физически, едва волоча свои ноги за ней следом, по дорожке из белого мрамора, соединяющей наш дом и дом женщины, оказавшейся в моей жизни случайно и почти занявшей в ней то самое место, предназначенное лишь для одной. Как это вышло, как это вообще оказалось возможным, я до сих пор до конца и сам не понимаю. Но, самое главное — я потерял контроль, перестал смотреть вперёд и предвидеть. Упустил важное — то, что разбило напоследок нежное и такое хрупкое сердце самого главного человека в моей жизни — открытие ей моего предательства.

Спустя два месяца между Валерией и Габриель случился разговор, а я был его причиной, стоя за дверью, и безучастно внимая тому, как тихо и спокойно рушится мой мир, осыпаются в пропасть мои силы и мощи, желания, стремления, способности и жажда жизни…

Но в ту секунду мне было наплевать на всё это, в висках пульсировала лишь одна забота, одна мысль, одно желание:

«Прости, прости, прости… Прости меня за всё! Прости…»

— Он не любит тебя. И не хочет тебя, — самоуверенно заявляет Случайность моей женщине, моему сердцу, моей душе, моему счастью и моей боли…

— Ты так уверена в этом? — слышу болезненно тихий, буквально убитый безысходностью любимый голос. Кажется, она догадалась ещё до того, как услышала финальную фразу:

— Конечно! Иначе, он не спал бы в моей постели, живя с тобой!

Всё, пьеса моей жизни окончена. Технарь, опускай занавес! Да быстрее же, быстрей, поторапливайся, мать твою, я не могу, я на пределе ненависти к самому себе, такой острой, что боль и горе душат меня в прямом физическом смысле, заставляя с шумом хватать воздух, чтобы не задохнуться! Что ж ты так медленно, а? Чёртов предатель…

Мне было больно её болью, ей от моего предательства, а мне от её боли, в тот раз, мне показалось, я плакал и её, и своими слезами одновременно, так горько, как никогда, кажется, в своей жизни.

А прима моего театра, тем временем, добивает меня своей грёбаной нескончаемой добротой и пониманием:

— Что ж, тогда мне остаётся только пожелать вам добра и счастья… Роди ему много детей, Габриель, пока можешь…

Что ж ты Лера, так жестока ко мне? Дай мне глоток сил, хоть повод уцепиться за что-нибудь! Ответь ей, что неправда это всё, скажи, как сильно она заблуждается, открой её глаза на НАС и то, что между НАМИ, что не понять ей никогда в её жизни, не измерить, не осознать, а главное, не прочувствовать во всей фееричной полноте красок, запахов, эмоций и чувств… Кричи ей Лера, кричи так громко, как сможешь, что не отдашь меня, не позволишь мне упасть в очередной тысячный раз моей жизни… Протяни мне руку, ну пожалуйста, спаси меня! Помоги!