Читать книгу "Подлодка - Лотар-Гюнтер Буххайм"

Впервые я вижу на мостике радиста Инриха. Он высоко взгромоздился над бульверком, держа в руках тяжелую сигнальный фонарь, посылая в сторону лайнера вспышки света, пронзающие тьму.

— Невероятная наглость! — возмущается Старик, видя, что другая сторона не отзывается на наши сигналы. — Однако, черт побери, всему есть… предел!

Радисту приходится три раза повторить свой запрос, прежде чем среди ярко освещенных иллюминаторов парохода вспыхивает сигнальный прожектор. Первый вахтенный офицер шепотом повторяет вместе с радистом каждую букву: точка — тире — точка, тире — проходит вечность, прежде чем весь ответ полностью передан. Старик категорически отказывается читать его по буквам.

— Ну что? — наконец рявкает он на первого вахтенного.

— Он торопится, как только может, вот что они передают, господин каплей!

— Торопится, как только может! Что он хочет этим сказать? Сперва он сообщает нам фальшивое название, затем передает эту околесицу. Судовое время, штурман?

— 03.25.

— Ну и нахал! Сообщает нам вымышленное имя, потом усаживается там, не собираясь ни хрена делать…

Командир, набычив голову и засунув руки в карманы брюк, переминается с ноги на ногу.

Никто не решается произнести ни слова. Не слышно ни единого звука, кроме плеска волн о цистерны плавучести, пока Старик вновь не разражается хриплой бранью:

— Спешат изо всех сил — что он хочет этим сказать?

— Что-то не так? — подает снизу голос шеф.

— Если через пять минут их шлюпка не прибудет сюда, тогда я кое-что пошлю им, — отрывисто заявляет Старик.

Я хорошо понимаю, что он ждет одобрения штурмана, но тот хранит молчание. Он подносит бинокль к глазам, затем снова опускает, но только и всего. Проходят минуты. Командир оборачивается к нему: штурман пытается поднять бинокль, но слишком поздно. Ему приходится выразить свое мнение:

— Я — я — не знаю, что и сказать, господин каплей! Не могу даже сказать…

— Что вы не можете сказать? — перебивает его Старик.

— Здесь что-то не так, — запинаясь, отвечает штурман.

— Вот и я того же самого мнения! — отвечает Старик. — Задержка — преднамеренная. Они вызвали эсминцы. Или авиацию.

Он произносит это так, будто старается убедить сам себя. Запинающийся голос штурмана заставляет обратить на себя внимание:

— …стоит немного подождать.

В конце концов, мы не можем играть в пиратов на нашей дряхлой посудине. Старик, похоже, не в состоянии продолжать напористую игру. Слава богу, что мы лишились орудия. Иначе он непременно открыл бы огонь, чтобы расшевелить людей на этом корабле-призраке.

— Зарядить первый торпедный аппарат!

Какой ледяной голос! Он стоит наискосок от меня за моей спиной. Я чувствую его нетерпение своими лопатками. Это нельзя назвать атакой — это стрельба, как в учебном тире. Наш противник застыл в неподвижности. И мы тоже. Практически выстрел в упор: мы, как говорится, приставили дуло к самой мишени.

Две волны, одна за другой, глухо разбиваются о цистерны плавучести. Потом снова воцаряется тишина. Слышится лишь тяжелое дыхание. Неужели это действительно штурман? Внезапно раздается громкий, отрывистый голос Старика:

— Все, штурман, с меня довольно! Видно что-нибудь?

— Нет, господин каплей! — отвечает Крихбаум из-под своего бинокля таким же резким тоном. Несколько секунд молчания, и затем он продолжает более спокойно. — Но я не рад…

— Как это прикажете понимать — вы не рады, штурман? Вы что-то видите — или же нет?

— Нет, господин каплей, ничего не видно, — с колебанием говорит он.

— Тогда к чему эта метафизика?

Опять пауза, в продолжение которой плеск волн отдается неожиданно громким эхом.

— Ладно! — вдруг выкрикивает командир, очевидно, в ярости, и отдает приказ. — Первому аппарату приготовиться к подводному пуску!

Он делает глубокий вдох и затем негромким голосом — словно рассказывая о самых заурядных вещах — он отдает приказ первому аппарату произвести пуск.

Корпус ощутимо вздрагивает от толчка, когда торпеда отделяется от лодки.

— Первый аппарат пуск произвел! — докладывают снизу.

Штурман опускает свой бинокль, первый вахтенный тоже. Мы все застыли, словно прикованные к месту, повернув лица в сторону сияющей цепочки иллюминаторов.

Боже, что сейчас произойдет? Этот пассажирский лайнер — гигантский корабль. И он, должно быть, полон людьми до отказа. Теперь в любой момент они все или взлетят до небес, или захлебнутся в своих каютах. Эта торпеда не сможет пройти мимо. Корабль лежит неподвижно. Не нужно высчитывать угол наводки. Море абсолютно ровное. Торпеда установлена на двухметровую глубину и нацелена точно в середину корабля. И дистанция до цели идеальная.

Я уставился широко раскрытыми глазами на лайнер, мысленно уже представляя огромный взрыв: корабль задирает корму, рваные обломки взмывают в воздух, вырастает столб дыма, похожий на гриб невероятных размеров, сверкают белые и красные сполохи.

У меня спирает дыхание в горле. Когда же наконец обрушится удар? Цепочка корабельных огней начинает дрожать — видимо, от напряженного вглядывания.

Потом я сознаю, что кто-то докладывает:

— Торпеда не идет к цели!

Что? Кто это сказал? Голос раздался снизу — из рубки акустика. Не идет? Но я ясно почувствовал отдачу при ее пуске.

— Не удивительно, — произносит штурман с каким-то вздохом облегчения в голосе. Торпеда не пошла. Это означает — у нее что-то неисправно. Бомба, сброшенная с самолета! Должно быть, она вывела из строя механизм наведения… ну, конечно же, ударная волна — ни одна торпеда не выдержит такую. Плохой знак! И что же теперь делать?

Второй аппарат, третий, четвертый?

— Тогда мы попробуем пятый аппарат, — я слышу, что говорит Старик, и тут же командует. — Приготовить кормовой аппарат!

Теперь он отдает необходимые приказы машинному отделению и рулевым, чтобы развернуть лодку — спокойно, словно во время учебного маневрирования.

Значит, он не доверяет другим торпедам в носовых аппаратах — но рассчитывает, что заряженная в кормовой аппарат может быть не повреждена.

Стало быть, он не даст им уйти. Не оставит их в покое. Не обратит внимания даже на дурное предзнаменование. Не успокоится до тех пор, пока не получит как следует по зубам. Лодка медленно набирает ускорение и начинает поворачиваться. Яркие корабельные огни, которые были у нас прямо по курсу всего мгновение назад, постепенно уходят к правому борту, а потом смещаются к корме. Еще две или три минуты, и лайнер окажется у нас строго за кормой: в наилучшем положении для пуска кормового торпедного аппарата.

— Вон они!