Читать книгу "Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж"

Глупый выбор. Но дальнейшее вам известно. И мне осталось лишь описать некоторые подробности похорон.

LXIX

Как я уже упомянул, гроб простоял двенадцать дней в дворцовой церкви. Говоря об этом вместилище праха, могу сказать, что оно представляло собой очень большой ящик, сколоченный из доброго английского дерева, обтянутый черным шелком и украшенный драгоценными самоцветами, королевскими щитами и знаменами. По углам на камчатых хоругвях поблескивали сусальные лики святых. А сверху над гробом простерся великолепный балдахин из просвечивающей золотой парчи, задрапированной черным шелком.

Монументальную — иного определения и не подберешь — гробницу окружали восковые свечи двухфутовой высоты, они весили, поди, целую тонну. Пол и стены церкви также полностью закрыли черной материей. Это было воплощенное святилище смерти.

Пока Генрих участвовал — хотя и невольно — в этом драматическом зрелище, его королевство уподобилось растревоженному муравейнику. Канцлер Райотесли, явившись в парламент на общее собрание верхней и нижней палат, официально сообщил о кончине короля. Затем сэр Уильям Педжет огласил завещание Генриха (в итоге найденное), дабы его содержание стало известно по всей стране.

Удивление вызвало то, что Генрих не исключил возможности рожденных от Екатерины Парр детей; он поместил их в ряду наследников сразу за принцем Эдуардом и перед Марией и Елизаветой. Изложил он свою волю в следующих словах:

Памятуя о великой любви, покорности, целомудренной жизни и мудрости нашей жены и королевы Екатерины, мы завещаем ей три тысячи фунтов в виде драгоценной посуды и украшений и все те облачения, кои ей будет угодно забрать…

И за неимением законного наследника у нашего сына, принца Эдуарда, мы завещаем после нашей кончины передать полное право на английскую корону наследникам нашей горячо любимой и ныне здравствующей жены, Екатерины.

А мы-то все время полагали, что они жили в платоническом браке! Теперь следующие три месяца за вдовствующей королевой будут ревностно следить и охранять ее так же, как принцессу Арагонскую после смерти Артура. Поистине, им выпали родственные судьбы.

* * *

Известие о кончине короля Генриха вызвало бурное ликование в Риме. Не веселился лишь кардинал Поль, и тогда Папа спросил его: «Почему вы не радуетесь вместе с нами смерти этого закоренелого врага церкви?» А тот заявил, что новый король Эдуард уже пропитался заразой лютеранства и цвинглианства и его регентский совет тоже состоит из протестантов, поэтому Рим ничего не выиграл от смерти короля Генриха. Более того, вероятно, его наследник нанесет церкви еще больший урон.

* * *

Но пора вернуться к государственной гробнице Уайтхолла. Ежедневно на рассвете лорд-гофмейстер, взойдя на хоры, возвещал печальным звонким голосом:

— Помолимся милосердно о душе славного и могущественного принца, нашего покойного верховного суверена и короля, ГенрихаVIII.

Скорбящие — а некоторые из них бдели у гроба целую ночь, — предваряя богослужение, тут же начинали бормотать молитвы, дабы позднее присоединиться к заупокойным песнопениям. Папа, безусловно, одобрил бы истинный католицизм наших обрядов.

И вот настал день, когда Генриху предстояло отправиться в последний путь, дабы занять отведенное ему место в склепе возле алтаря капеллы Святого Георгия. Рабочим пришлось изрядно потрудиться, поднимая здоровенные мраморные плиты и копая землю под ними. Они наткнулись на гроб Джейн, его царственные покровы потускнели и заплесневели, но выглядели вполне узнаваемыми. Поскольку Генрих пожелал упокоиться как можно ближе к ней, яму для его монументального саркофага выкопали совсем рядом.

К середине февраля все приготовления завершились. И тринадцатого числа этого проклятого месяца гроб вынесли из дворцовой церкви и установили на погребальную колесницу — так началось медленное двухдневное путешествие в Виндзор. Грандиозный девятиярусный катафалк, задрапированный траурными завесами, со скрипом покачивал нескладными и громоздкими боками, а за ним протянулась на три мили скорбная процессия с горящими факелами. По обочинам толпились любопытствующие зеваки, созерцавшие смерть, снизошедшую — или возвысившуюся? — до церемониального облачения королевских похорон.

Продвигаясь вдоль берега Темзы, катафалк нещадно трясся, громко дребезжал и даже постанывал. Изрезанную колеями и обледенелыми ухабами дорогу наспех выровняли, засыпав гравием, но, несмотря на величавую поступь запряженных в колесницу лошадей, королю досталось немало случайных тумаков. К концу короткого зимнего для, когда заходящее солнце повисло у нас прямо перед глазами, процессия достигла Сайона.

Монастырь бенедиктинцев, которые упорно сопротивлялись объявленному королем роспуску… Именно в этом аббатстве провела свои последние дни Екатерина Говард, отсюда ее на баркасе увезли в Лондон по Темзе, в направлении, противоположном нынешнему траурному шествию. Генрих не обрадовался бы, узнав, что проведет здесь ночь. Какой умник, интересно, выбирал маршрут?

Коней заставили втащить катафалк прямо под своды скромной церквушки. Затем их распрягли и увели, а гроб остался в темном церковном нефе, окруженный лишь принесенными факелами. Участники процессии удалились в жилую часть бывшего монастыря; они проголодались и нуждались в добром глотке вина. Король остался в одиночестве.

Должен признаться, что я ушел с остальными, поскольку промерз до костей и у меня разболелись суставы, а в приемном зале жарко горел камин.

Но беда в том, что Хэл остался один в темной и зловещей церкви. Если бы я сообразил тогда подсчитать заблудших овец и кое-что припомнил, то мне бы стало ясно губительное значение той даты: тринадцатое февраля — годовщина казни Екатерины Говард. И тогда я остался бы с ним.

После того как сонные плакальщики и хористы отслужили полночные мессы и удалились, в днище гроба, как говорили, образовалась щель и на каменные плиты начала изливаться королевская кровь — густая, алая. Ее падающие капли долго мерцали в отблесках пламени, а потом факелы потухли, свечи оплыли и начали гаснуть. И вот, когда померк благословенный свет, внутрь заползли духи ада, вознамерившиеся отомстить беззащитному королю. Еле теплились угасающие огоньки свечей, и перед тем, как церковь погрузилась во мрак, вдруг невесть откуда появилась огромная черная собака. Она проползла под катафалк и принялась лакать кровь своим длинным адским языком.

Она все еще чавкала и ползала там на брюхе, когда священник пришел служить заутреню. Еще не рассвело, и возившийся в темноте со свечами клирик вдруг услышал зловещее причмокивание и ворчание.

В длину эта совершенно черная зверюга была с добрую лошадь. К тому же обладала змеиным хвостом, красными горящими глазами и блестящими клыками. С откровенной враждебностью это чудовище смотрело на человека.

Священник, увидев монстра, не пожелавшего убраться при виде праведных деяний, бросился наутек.

— Цербер! — вопил он, перебудив всех вокруг. — В наш храм заявился адский пес и шныряет вокруг короля…