Читать книгу "Всемирный потоп. Великая война и переустройство мирового порядка, 1916-1931 годы - Адам Туз"

События в Саксонии, случившиеся всего через несколько недель после того, как Германия сдалась на милость Франции, вызвали еще один политический кризис в стране. Коалиция Штреземана, из которой в сентябре вышли правые, теперь теряла и членов Социалистической партии, покидавших ее в знак протеста против действий рейха в отношении левых. Теперь правоцентристам приходилось управлять в одиночку, однако другого выхода у Штреземана не было. Ему пришлось выступить против левых в Саксонии, чтобы сохранить контроль над ситуацией в Баварии, где возникла еще более серьезная опасность со стороны правых. После войны с поляками за Силезию в 1921 году Бавария стала местом сбора поклонников Муссолини в Германии[1326]. Весной 1923 года моложавый демагог Адольф Гитлер стал известен благодаря своим призывам к борьбе против французов не на жизнь, а на смерть. Вспоминая о том, как русские подожгли Москву перед вступлением Наполеона в 1812 году, Гитлер предлагал устроить Пуанкаре в Руре Москву-на-Рейне[1327]. Поддерживаемый коричневорубашечными штурмовиками из Национал-социалистической рабочей партии Германии (НСДАП), Гитлер явно выжидал момент, чтобы возглавить переворот. Реакция глубоко консервативного правительства Баварии на такой переворот была более чем очевидна. Раздавались призывы к антикоммунистическому походу из Баварии в Саксонию. В отчаянии канцлер Штреземан обратился к рейхсверу, но командующий рейхсвером генерал Ганс фон Сект отвечал, что он готов выступить против красной гвардии в Саксонии, но не может приказать войскам стрелять по своим баварским товарищам. По Берлину ходили вполне обоснованные слухи о том, что фон Сект сам обдумывал бонапартистский вариант покончить с Веймарской республикой «залпом шрапнели».

При всем своем личном сочувствии планам правых националистов Штреземан был убежден в том, что никакое авторитарное правительство не сможет решить международные проблемы, от которых зависело будущее Германии. Заговорщики, разжигая беспорядки внутри страны, ставили под угрозу то, что он ценил превыше всего, – целостность самого рейха. 5 ноября 1923 года, призывая правое крыло партии, к которой он принадлежал, – Германской народной партии (ГНП), – оказать ему полную поддержку, Штреземан заявил: «Эта неделя покажет, решится ли Vaterlaendische Verbaende (националистическая военизированная ассоциация) выступить». Если они пойдут против властей рейха, то это приведет к «гражданской войне» и «переходу Рейна и Рура» в руки поддерживаемых французами сепаратистов. Сохранение рейха требует порядка в стране. Он был «сыт по горло» безответственными интригами и шантажом со стороны представителей деловых кругов и аграриев, которые и создали катастрофическую гиперинфляцию. Если штурмовики-националисты пойдут на Берлин, то он, Штреземан, не изменит своей позиции. Им придется «расстрелять» его в канцелярии рейха, где он «имеет право находиться» как глава правительства[1328].

Берлин эта участь миновала благодаря нетерпению Гитлера и междоусобице в рядах баварских правых. 9 ноября 1923 года по улицам Мюнхена шагали не коммунисты, а Гитлер со своими людьми из С А, среди которых был и генерал Эрих Людендорф. Их полиция и встретила «залпом шрапнели». Гитлер позорно бежал. Веймарская республика сумела отразить удары, сыпавшиеся на нее и слева и справа. Следующие 15 месяцев Гитлер провел в заключении, где пришел к выводу, который становился очевидным и в Москве, в Коминтерне: в современной Германии не может быть и речи о насильственном захвате власти. Чтобы разрушить «систему», Гитлеру придется действовать изнутри.

Но уроки из этого кризиса извлекли не только экстремисты. В самом центре событий 1923 года оказался мэр Кёльна, столицы Рейнской области, член партии Центра Конрад Аденауэр. После 1949 года Аденауэр станет первым канцлером Федеративной Республики и сделает для успешного развития Западной Германии больше, чем кто-либо другой. Но уже тогда, 30 лет назад, когда его город был оккупирован британской армией, он говорил о смелых планах западноевропейского примирения. Вместо того чтобы отделять от рейха Рейнскую область, к чему призывали предатели-коллаборационисты, Аденауэр предлагал изолировать свой обращенный на запад регион от авторитарной Пруссии. Прусское присутствие на западе Германии было тяжелым наследием Венского конгресса, который пытался создать буферную зону между Германией и Францией. Это нарушало равновесие во внутреннем устройстве Германии: из 65 млн жителей страны 42 млн относились к Пруссии. Согласно плану федерализации Аденауэра, автономная Рейнская область с ее 15-миллионным населением, состоявшим из энергичных, свободных от национальных предрассудков людей, создала бы в рейхе равновесие, которое позволило бы достичь согласия с западным соседом. Свободное от прусских тисков единое национальное германское государство вполне вписывалось в мирный европейский порядок[1329].

В 1919 году Аденауэр надеялся, что такой план встретит понимание в Британии, которая определенно не была заинтересована в превращении Рейнской области во «французскую колонию»[1330]. В 1923 году Аденауэр разочаровался в британцах, но надеялся, что его план заинтересует Францию. Вместо того чтобы субсидировать всеобщую забастовку, правительство Германии будет платить шахтерам Рура и поставлять уголь Франции в счет репараций[1331]. В конце 1923 года рурский угольный и стальной магнат Гуго Стиннес лоббировал в Берлине предложение об объединении интересов всех основных сталепромышленников Рура и создании «новой государственной структуры», которая «играла бы роль посредника между Францией и Германией»[1332]. В отличие от Густава Штреземана, все еще посматривавшего на Вашингтон и Уолл-стрит, Аденауэр и Стиннес считали, что «ни от Америки, ни от Англии не следует ожидать сколь- либо существенной помощи». Стиннес обрисовал послу Германии в Вашингтоне общую картину «континентального блока», который будет создан на базе Рура и Рейнской области в противовес «гегемонии англосаксов»[1333]. Стиннес был убежден в том, что весь послевоенный порядок является результатом англоамериканского диктата и таит в себе опасность: если «международный капитализм будет пытаться высосать из Германии все соки… то германская молодежь возьмется за оружие»[1334]. Подобные речи помогали выплеснуть эмоции, но были совершенно несвоевременны. На тот момент кульминации послевоенного кризиса все вновь вращалось вокруг Соединенных Штатов.