Читать книгу "Походы викингов - Андерс Магнус Стриннгольм"

Закон смягчался для опальных женщин, которых нельзя было казнить во время их беременности; дети менее 12 лет, ранив кого-нибудь, подвергались строгому исправительному наказанию от раненного ими или от своих родственников; убийство, совершенное мальчиком менее 10 лет, не подвергалось осуждению: виновный предоставлялся суду своего семейства.

Очень щекотливое чувство чести обнаруживается в законодательстве относительно обидных слов и воровства. За три ругательных слова виновный подвергался опале, и обиженный имел право убить его до ближайшего альтинга. За одно грубое слово назначалось изгнание и уплата 48 эйриров обиженному. Законодательство Исландии строго запрещало похвальные и ругательные стихотворения; особливо женщина могла быть жестоко оскорблена стихами в честь ее. Притом как часто похвала прикрывает ругательство! За одну строфу похвальной оды кому бы то ни было закон назначал 5 марок пени, за более длинное стихотворение — изгнание, за любовную песню, относящуюся к известной женщине, — опалу; это последнее наказание назначалось также за полстрофы ругательного стихотворения, и оскорбленное лицо имело право убить сочинителя до первого альтинга. Если кто-нибудь напишет стихотворение, не намекающее прямо на лицо, но относящееся вообще к гарде или к известному роду занятий, то всякий может отнести его лично к себе, и с помощью «приглашенных», подтвердивших присягой преступление сочинителя, за обвинением следует опала. Признавая силу смешного, при судебном рассуждении старались по возможности не повторять чтения пасквиля. Покраденная вещь, ценой не выше пфеннига, возвращалась владельцу с вознаграждением вдвое; воровство же наказывалось тремя марками пени; за покражу ценой на пол-еры виновный подвергался опале; всякий, застававший вора на месте преступления, мог убивать его безнаказано. Утайка покраденной вещи в течение целого года повергала виновного в состояние рабства.

Рабы, как и вообще на севере, находились в строгой зависимости от господина: ему предоставлялось убивать их, только не в праздники и великие посты. В одном случае раб пользовался большим правом, нежели владелец. Он мог за убийство жены отплатить смертью убийце, хотя она и раба, но свободный человек не мог за убийство рабы умертвить ее убийцу, хотя бы она была и жена его. Это постановление полагало препятствие неравным бракам и, по германскому праву, отмщало за них даже в их последствиях, как, например, дети рабы не имели никаких прав на наследство, хотя бы раба была женой свободного. Рабство за долги было само по себе не что иное, как плен свободного в доме его заимодавца: за его убийство могли отмщать его родные. В том только случае, если, находясь в рабстве за долги, он приживет тайно ребенка, то вместе с ним становится полным рабом своего заимодавца.

Но состояние рабства не было вечной долей раба; владелец обязан был давать вольную рабе, если кто предлагал за нее 12 эйриров для вступления с ней в супружество. В других случаях господин освобождал раба не прежде, чем тот уплатит половину выкупной суммы из сбереженных им денег; права вольноотпущенника получает он с той минуты, когда надлежащий годи приведет его к утесу закона и при свидетелях примет его присягу в соблюдении законов страны, за что получает 1/10 часть эйрира. До тех пор бывший раб освобожден только от самой грубой работы копания. Прежний господин становится покровителем своего вольноотпущенного, его естественным наследником, если он умрет, не оставив детей. Только правнуки отпущенника освобождались от такого покровительства, простиравшегося даже на рабов, освобожденных вольноотпущенником, Зато и покровитель оказывал им действительное покровительство, хлопотал о законном удовлетворении их и обязывался помогать им в бедности.

Вся домашняя власть принадлежала отцу семейства. Ей особливо подчинены были вполне дочери до замужества; даже мать семейства, при всем высоком уважении к ней, выходила из-под этой зависимости только посредством развода. Независимыми были вдовы, не имевшие отцов, и девушки-сироты. Выдача дочери. замуж зависела исключительно от отца; ее согласия на то не спрашивали; только в том случае, если она хотела быть монахиней, он не мог принудить ее к супружеству. Даже вторичные браки вдовых дочерей, воротившихся в отеческий дом, зависели от одного отца Согласясь в главных условиях, причем особливо нужно было равенство состояния, обручатель и жених подавали руку друг другу; последний обещал уплату условленной при свидетелях цены невесты (mundr), первый соглашался отдать ему дочь с ее приданым (heimanfylgia), не забывая прибавить, что она не имеет никаких тайных недостатков, которые убавляют ее цену, если она раба. За помолвкой следовала чрез год свадьба, если не было точного условия в позднейшем сроке. В случае нарушения обещания женихом он все-таки обязывался заплатить цену невесты, простиравшуюся по меньшей мере до одной марки, считая каждый эйрир в шесть аршин туземного сукна; если же виною был отец невесты, откладывавший брак без всякой законной причины, то закон принуждал его выдать жениху невесту с ее приданым, принять на себя свадебные расходы, сверх того подвергал его изгнанию. Только отец мог выдавать дочь замуж, но, если у нее были наследники, это право переходило к его 16-летнему сыну, который выдавал таюке и сестер. Только за неимением сына мать имела право выдавать дочь замуж. Впрочем, если 20-летняя девушка два раза напрасно просила позволения своего опекуна выйти замуж, то могла сама обручиться с третьим женихом, посоветовавшись наперед с кем-нибудь из родных, прилично ли для нее это супружество. Вдовы, лишившиеся отцов, также имели право собственного согласия на брак, и сын не мог выдавать мать свою замуж против ее воли.

Для законного заключения брака необходимы сговоры через законного обручателя, свадебный пир, по крайней мере для шести гостей, и публичное вступление супругов на брачное ложе. Того и достаточно было как в языческое, так и в христианское время; благословение священника не было нужно; только не дозволялось совершать браки в праздники и постные дни и в некоторых степенях родства, таюке наблюдалось и равенство браков.

Затруднение кормить детей произвело потом в исландском праве ограничения браков старинный вспомогательный способ бросать детей, — причем мать не имела никакого голоса, — который порицаем был даже и в языческой Исландии и извинялся только множеством детей у бедных супругов. Рассказывали об одном из первых переселенцев, что он обречен был этой участи суровым, но богатым отцом при самом рождении. Асгрит приказал бросить дитя; раб уже точил заступ для копания могилы; дитя лежало на полу, вдруг услышали все, что оно заговорило: «Пустите меня к матери; мне холодно на полу; где безопаснее для ребенка, как не в объятиях матери? Зачем же точить железо? Зачем резать дерновую землю? Оставьте ваше жестокое дело: я могу жить с храбрыми людьми». Тогда полили на ребенка воду и назвали его Торстеином; он вырос и сделался великим человеком. Исландцы никогда не следовали таким диким правилам, как древние пруссы, умерщвлявшие еще в 1218 году всех женского пола детей у матери, кроме одной девочки. Только облитое водой и получившее имя дитя было безопасно. Во времена язычества, в одну голодную пору, какой-то годи предложил было принести жертву, бросить всех детей и перебить стариков, но другой годи отринул это, как гнусное и бесполезное дело. Исландия бедная страна: христианская вера запретила бросать детей, но зато затруднила супружества. У кого не было имущества, по крайней мере на сотню эйриров, кроме ежедневного платья, тот, если жена его родила, обязывался оставить остров.