Читать книгу "Ярость ацтека - Гэри Дженнингс"

Дорогие, скрипучие сапоги остановились возле моей головы. Я повернулся, поднял глаза и увидел офицера в мундире подполковника.

От креольских офицеров, служивших в повстанческой армии, я слышал, что до восстания Элизондо имел чин капитана и просил Альенде сделать его генералом. Но тот отказал и произвел Элизондо лишь в подполковники, заявив, что ему недостает солдат, а вовсе не генералов. Похоже, Альенде здорово ошибся, и я это сейчас прочувствую на собственной шкуре.

– Не пойму, Хуан Завала, то ли ты очень смел, то ли чертовски упрям, – обратился ко мне подполковник.

– Ни то ни другое. Сокровища принадлежат революции, и они в руках Идальго.

– С революцией покончено, – возразил он.

– Гнусный предатель!

– Всего лишь реалист. Корона победила – значит: «Да здравствует король!» – Элизондо ухмыльнулся.

– Падре с основными силами на подходе.

– Командует не падре, а Альенде. И армия растянулась в походе на много миль. Я присоветовал командирам повстанцев вместе со своими лошадьми и экипажами подъехать к колодцам первыми: дескать, после того как они напьются сами и напоят коней, колодцы должны успеть наполниться снова до подхода главных сил. Этим глупцам и невдомек, какой их ожидает сюрприз.

Спору нет, то был отличный план. Если вожди восстания попадут в ловушку, обезглавленная армия окажется бессильной.

Я усмехнулся.

– Награду за предательство своих товарищей, compañeros, ты получишь в аду.

– Это вопрос спорный, а вот вице-король уже удостоил меня очаровательной награды.

Он обернулся к Изабелле.

– Как вы слышали, сеньора, сокровища вашего супруга исчезли. Но возможно, я смогу сделать ваше пребывание на севере более... приятным, чем до сих пор.

Не удостоив меня взглядом, коварная красавица указала в мою сторону ногой и спросила:

– А найдется ли у вас, подполковник, награда для него?

108

Горы, Где Таятся Кугуары, 1541 год

Ветер, со свистом гулявший между скал и в расселинах, подхватил и понес мою душу. Мой народ верил в то, что зловещий вой ветра есть не что иное, как стенания душ, уносимых в Загробный Мир. Эти стенания считались дурным знаком для тех, кто их слышал, ибо они привлекали внимание Ксипе, Пьющего в Ночи – злого духа, высасывавшего кровь из спящих грешников.

Аййя! Но мне не стоило страшиться жаждущих крови вампиров, ибо жизнь покинула меня на поле битвы, там, где я вышиб из седла Рыжего Громилу и свалил огромного коня, на котором он скакал. Дон Альварадо сломал шею, ударившись о землю, но эта победа стоила мне собственной жизни. Теперь мне предстояло отправиться в Миктлан, Темную Обитель, во владения Миктлантекутли, у которого вместо лица голый череп. Эта огромная, мрачная юдоль разделялась на Девять Преисподних, которые мне предстояло, выдерживая суровые испытания, преодолевать на протяжении четырех лет.

В те золотые дни, когда боги ацтеков правили Небесами, воина, павшего в сражении, избавляли от испытаний Девяти Преисподних: его загробная жизнь была исполнена блаженства. Он возносился к Дому Солнца, на одно из тринадцати Небес, и присоединялся к почетной страже, сопровождавшей бога Солнца в его каждодневном, от восхода до заката, путешествии по небосводу. После заката стражи-светила устраивали потешные бои, пировали, наслаждались обществом товарищей и прекрасных женщин. Там же, на тринадцатом Небе, хотя и с меньшим почетом, чем воины, обретали приют женщины, умершие при родах, утопленники, убитые молнией, а также все, кто добровольно вызвался возлечь на жертвенный камень.

Проведя четыре года на Небесах, они превращались в птиц с великолепными хохолками и возвращались на землю, где перелетали с цветка на цветок, собирая нектар.

Но теперь боги ацтеков уже более не правили небесами: там воцарился христианский бог, именуемый Господь Всемогущий. А стало быть, души ацтеков, как и сам наш народ, были обречены на пребывание в аду.

Когда ветер вносил меня в разлом между скалами, я невольно вспомнил об испытаниях, ожидавших мою грешную душу в Загробном Мире ацтеков.

Первые восемь Преисподних Загробного Мира суть препоны вещественные – умершему надлежит: проскочить между двумя сдвигающимися горами; переплыть реку, кишащую ядовитыми змеями и голодными крокодилами; взобраться на утес, выступы которого остры, как обсидиановые клинки; идти против ледяного, пронизывающего насквозь ветра; сражаться со свирепыми зверями и Пожирателями Сердец. Лишь по прошествии четырех лет, если мне удастся одолеть этим преграды, я достигну Девятой Преисподней, где паду ниц перед Миктлантекутли, богом смерти.

Если он сочтет меня достойным, то дарует мне покой небытия, обратив мою душу в пыль и песок и развеяв их над жаркими пустынями к северу от местности, именуемой Чиуауа.

* * *

Чиауауа, 1811 год

Коварный замысел Элизондо удался в полной мере. Пока основные силы медленно плелись позади, командиры повстанцев, едва приблизившись к колодцам, попали в засаду и были взяты в плен.

Двое вождей выказали величайшее мужество. Отец Идальго, как истинный священник-воитель, пытался сражаться до конца. Поняв, что они окружены, он достал пистолет, собираясь отстреливаться, но свои же сподвижники, видя, что сопротивление бесполезно, уговорили Идальго сложить оружие.

Альенде, как всегда, сражался с непоколебимой отвагой, отстреливался до последнего патрона, и лишь потом врагам удалось его скрутить. Это отчаянное сопротивление стоило жизни его сыну, Индалесио. Двадцатидвухлетний юноша погиб от пуль, изрешетивших экипаж, в котором он ехал.

Вождей революции гнали через пустыню в оковах к губернатору Чиуауа, как скот на бойню. Замысел врагов состоял в том, чтобы расправиться с падре подальше от сердца колонии, пока индейцы не поднялись на его защиту.

Что же касается меня, то я считался малозначительным преступником и вряд ли удостоился бы чести маршировать в одной колонне с народными вождями, когда бы не известная мне тайна: я имею в виду золото маркиза. Sí, пленившие меня враги довольно скоро установили, что я не передал сокровища падре, а потому, вместо того чтобы прикончить на месте, как они поступали со многими рядовыми революционерами, меня, вместе с падре, Альенде и им подобными, сковали по рукам и ногам и погнали, словно скотину на живодерню.

Шесть сотен миль тащились мы по бесплодной, иссушенной солнцем пустыне в Чиуауа. Скованные по рукам и ногам, брели мы, день за днем, неделю за неделей, изнывая от усталости, зноя и жажды.

Более всего мое сердце ранило то, что с падре обращались как с обычным преступником. Он был старше остальных, вдвое старше большинства из нас, и для него этот путь, нелегкий даже для молодых и здоровых мужчин, оказался настоящей пыткой. Мне и Альенде хватало решимости и самолюбия, чтобы переносить тяготы не стеная, но нам было далеко до падре, физическая слабость которого с лихвой искупалась мужеством, силой духа и железной волей, какой не обладал ни один из нас.