Читать книгу "Грехи отцов отпустят дети - Анна и Сергей Литвиновы"

– Хахель нынешний ейный, – дурачась, проговорил Павел. На заднем плане слышалось, как он садится в авто, заводит мотор, выезжает со двора.

– Позлить меня, значит, решила, стерва.

– А ты и ведешься? Значит, она своего достигла.

– А ты не мог для начала со мной посоветоваться? Или хотя бы поставить меня в известность?

– Но ты бы, ясный перец, оказался против.

– Вот именно! Не ожидал я от тебя такой подляны, братец! Ну, удружил!

– Знаешь что, брат! – тоже чуть возвысил голос Кирсанов-старший. – Это мой юбилей. И я приглашаю на него того, кого я хочу.

Николаю хотелось заорать, что в таком случае он ни на какой день рождения брата не останется, но в последний момент сдержался – подобное будет все-таки несправедливо по отношению к старшему и вызывающе. Поэтому досадливо, не прощаясь, оборвал соединение.

В кухню вошла Фенечка – юная, румяная, розовая со сна.

Спросила, улыбаясь:

– Ты что шумишь?

Он пояснил.

– Мило, – откликнулась она. – Значит, думаешь, Мария специально приехала тебя позлить?

– Ну, и тебя тоже.

– Этого ей не удастся. А может, еще зачем?

– Зачем же?

– Твоя бывшая – хитрая сучка, от нее всего можно ожидать.

Паша Синичкин, частный детектив

Суббота, двадцать третье июня

Всю эту историю – все, о чем уважаемый читатель узнал на предыдущих страницах, – поведал мне Аркадий.

Всю – да не всю.

Предполагалось, что я приеду в особняк Кирсановых в поселке под странным названием Хауп («художники – архитекторы – ученые – писатели») в субботу утром.

Весь день будет занят приготовлениями к юбилею Павла Петровича. Гости начнут съезжаться на дачу, а я в то самое время стану присматриваться к персонажам и присматривать за ними.

Затем в восемнадцать часов развернется гулянка, веселье, чествование, радость.

Банкет, речи, выступление бардов, фейерверк.

Праздновать планировалось по полной программе. Кровная родня и гости ближнего круга (включая меня) должны были остаться ночевать и плавно рассосаться в течение воскресенья. Для гостей более далеких и музыкантов планировалось к ночи подать микроавтобусы и развезти всех по домам.

Но человек предполагает, а Бог располагает.

Или в данном случае скорее не Бог, а черт.

Как мы и договорились с Аркадием, въехав в поселок Хауп, я набрал его номер, чтобы он меня встретил. Телефон долго не отвечал. Потом звонок сбросили.

По обе стороны моего пути возвышались, словно замковые стены, неприступные ограды современных усадеб. Не хватало только рвов, цепных мостов и диких зверей.

Тяжелое предчувствие охватило меня. Словно меня втягивали помимо моей воли в какое-то неприятное, стремное, дурно пахнущее дельце.

Однако солнце ярко светило, дорога была пустынна, а навигатор исправно вел меня мимо колоссальных оград и заборов по заданному адресу. Наконец я доехал в соответствии с его указаниями прямо до ворот искомого особняка.

Ворота оказались закрытыми. Барский дом возвышался вдалеке на горе. У калитки, над гаражом, приютился домик поменьше – вероятно, для прислуги. Впрочем, подобным размерам жилища была бы рада среднестатистическая российская семья. Гостевой домик настороженно повис над забором. Мне показалось, что кто-то оттуда за мной наблюдает.

Я нажал на кнопку повтора звонка на телефоне. Трубку опять не брали.

Я вышел из авто и позвонил в домофон. Снова без ответа.

Опять набираю Аркадию. И наконец звучит его истерический, задыхающийся голос в трубке: – Дядюшка застрелился!

– Ваш дядя? – не поверил я. – Тот, у кого сегодня юбилей?

– Да, да! Я только что был у него в комнате. Он не дышит!

– Ничего не трогайте. И немедленно вызывайте «Скорую»! И полицию. И открывайте ворота, встречайте меня.

Спустя минуту кто-то невидимый, непонятный нажал, по всей вероятности, кнопку, и ворота плавно поплыли в стороны.

Я поддал газку своему джипу. Быстро пронесся по ведущей в гору подъездной аллее. У огромного дома имелось два крыла, два входа, два подъезда. По наитию я направился к дальнему, тормознул. И не обознался – то оказалось крыло младшего Кирсанова. Меня на высоком крыльце встречал Аркадий – в домашних туфлях и халате поверх пижамы. Губы его тряслись. Я взбежал к нему по ступенькам.

– «Скорую», полицию вызвали?

– Едут.

– Проведите меня к нему. Быстро. И тихо.

Мы чуть не бегом поднялись на второй этаж. Прошли огромной залой с балконом, украшенной портретами. Оказались в противоположном крыле. Ни один человек не попался нам на пути, хотя, согласно рассказу Аркадия, в доме было много народу. Но все как будто прятались от нас и от случившегося.

Спальня Павла Петровича находилась в конце крыла.

– Не трогайте ничего, – приказал я Аркадию. – И не входите.

Я надел перчатки – узнав о смерти, я захватил их из машины – и вошел в комнату.

Зачем я лез сюда? Зачем, возможно, насылал на свою голову неприятности? И уж наверняка проблемы и трудности?

Дело в моем любопытстве? Авантюрном характере?

Да. Да.

Положительный ответ на оба вопроса.

Но не только.

Я чувствовал вызов, который судьба – а возможно, и некая враждебная сила, человек или обстоятельство – посылает мне. Юный паренек Аркаша обратился ко мне за помощью. Значит, он чувствовал или знал о грозящей опасности? И, возможно, если б я был расторопней… Если б сразу же кинулся сюда, в особняк… Если б ближе к сердцу принял мольбу Аркадия (который, признаться, с первого взгляда не показался мне симпатичным), может, тогда бы удалось избежать самого страшного? Удалось миновать ту жуть, ужасней которой ничего не существует, – смерть?

Хотя, если говорить о самоубийстве, то помощь здесь скорее должен оказывать не сыщик, а клинический психолог. Или психиатр.

Но действительно ли произошедшее – это суицид?

На первый взгляд казалось, что да.

Шторы в комнате задернуты. Ласковое солнечное утро проникает лишь в щелку плотных гардин. Но в комнате горит свет – все девять ламп хрустальной люстры под потолком. Убитый лежит навзничь в разобранной постели. Он несомненно и неотвратимо мертв.

Одет Павел Петрович в шелковую пижаму и поверх – в шелковый халат. Глаза открыты, смотрят вверх. На груди, в области сердца, зияет кровавое пятнышко, и кровать под его спиной пропиталась красным. Пальцы правой руки откинуты, сведены, свешиваются с кровати. Под ними на ковре валяется пистолет – если я не ошибаюсь, «ТТ».