Читать книгу "Семь миллионов сапфиров - Денис Калдаев"

Следующая, пятая модель поведения, свойственна ограниченному кругу лиц. Это воплощение мечты, огонька самой большой страсти. Появляется невероятно сильная мотивация. Для художника это – написание великой картины, для писателя – романа, для ученого – научная сенсация. Для тщеславного – погоня за славой, для донжуана – связь с женщинами, для заблудшего – любовь. Что-то похожее вы найдете у Шекспира».

Первые пять дней я беспробудно пил, потратив почти все свои средства. Спускался к бару, брал бутылку водки или мартини и возвращался в свой стеклянный ад. Мне не хотелось этого делать, я был омерзителен себе, но понимал, что по-другому нельзя. Я сходил с ума. Под алкоголем становилось легче.

Несколько раз я порывался пойти в психиатрический центр для агнцев, который был на углу улицы, но вовремя одергивал себя, полагая, что препарат Т-23 – это столь крайняя мера, что на нее можно решиться лишь на грани истинного безумства. Первая мысль о том, что Т-23 сможет помочь, ужаснула меня. Раньше я лишь читал о нем, теперь же являлся его потенциальным потребителем. Препарат избавлял от страха, нормализовал сон, но вызывал сильнейшую зависимость. Мощный антидепрессант. Он превращал человека в растение-зомби. Недаром его выдавали бесплатно, правда, в умеренных дозах.

Я ненавидел себя. Лузер. Иного слова не подобрать. Потерявший семью изгой. Самонадеянный осел, не сумевший уплыть с острова. Неудачник. Ущербный агнец. Хотелось расцарапать себе лицо, выдавить глаза. Я разворотил весь номер и никого к себе не пускал. В голове царил кавардак. Однажды я выглянул в окно, увидел на небе белую царапину, прочерченную самолетом, и мне захотелось коснуться ее рукой. Настолько она была реальна, настолько лаконична по форме. Она прекрасна. В этом самолете мог быть я. Почему я не улетел с острова сразу? Почему не уплыл?..

Я в деталях помню тот вечер, когда увидел свои цифры, но от последующих дней остались только обрывки воспоминаний. Винегрет из мыслей. Я не замечал восхода солнца так же, как не обращал внимания на закат. Одно знаю точно: я не менее тридцати раз подносил паспорт к лазерному устройству головизора, перепроверяя дату Х, словно надеясь, что она вдруг отодвинется хотя бы на день. Однако цифры оставались прежними: «02.09.2102. 17.22».

Достоверность Анализа – девяносто девять процентов.

Девяносто девять.

Один шанс из ста.

Один шанс.

Один…

Помню, что на третий день я рисовал карандашом в блокноте. Пытался вспомнить мамино лицо, но у меня не получалось. Оно расплывалось, словно тушь по мокрой бумаге. Но как такое возможно? Руки не слушались меня. Я вырывал листок и, судорожно вцепившись в карандаш, начинал заново. Овал лица, контур глаз… Нет! Линии лживы, насквозь лживы. И опять все сначала, штришок за штришком, листок за листком, пока блокнот не закончится.

Я пытался отделить правдивое от ложного. Что означает старуха, эта старая карга? Я боялся, что обезумел. Что одичал. Я боялся, что снова ее увижу. К счастью, меня никто не тревожил. Я решил, что этот образ был соткан подсознанием для олицетворения моих скрытых страхов. Оно словно сопротивлялось ненужной информации, извергнув чудовищную галлюцинацию. Ведь в детстве я представлял смерть именно в виде старой цыганки.

Но страшнее было не то, что мне осталось три месяца, а понимание того факта, что я не знаю, чему их посвятить. В те дни я боялся далеко не смерти. Отнюдь не забвения. Страшнее смерти было щемящее чувство опасения, что я потрачу время впустую. Нет мысли болезненней.

Меня уже не интересовали ни родительский дом в Керлиге, ни выяснение отношений с Томом, ни поиск виноватых. Все это стало абсолютно неважным.

«Чего же ты хочешь, Марк Морриц? – спрашивал я себя. – Стать знаменитым? Написать гениальную книгу и остаться в веках? Путешествовать? Попытаться сделать мир лучше? Или грабить по подворотням? А может, просто принять Т-23 и успокоиться? Перед тобой громадный выбор. Ты стоишь у основания дерева, ствол которого разделяется на сотни ветвей, каждая из которых распадается на тысячи. Прислушайся к себе, Марк. Ответь мне, зачем ты живешь? Нет ответа. Кто ты? Пародия на человека».

Чем больше я прокручивал в голове варианты, тем сильней убеждался, что выбор мой целиком иллюзорен. Три месяца пролетят так же незаметно, как и предыдущие восемнадцать лет. Так думал я. Меня продолжала преследовать музыка, необъятная и гнетущая. Она звучала глубоко в голове, где-то в районе мозжечка, и словно сверлила меня. Я так устал от этого шума. Пустая жизнь! И вот ее конец. Зачем я жил? О чем мечтал? Стать художником. Увы, поздно. Мне не создать Венеру. Мне никогда не написать «Улисс». Не открыть Плутон. Даже если у меня будут дети, я не увижу их… Я не был у водопада Виктория, не вдыхал запаха гор, не видел вживую Гималаи, не слышал пения китов, не видел грустных глаз жирафа. Я никогда не любил женщину. По-настоящему. Всем сердцем, как пишут в книгах. Никогда.

Я спрятал лицо в коленях и задрожал от боли.

На пятый день Мелодия смерти играла уже тише, и я почти не замечал ее. Впервые за эти дни я включил головизор. В комнатной нише замерцал трехмерный экран-голограмма. Звучало приветственное слово Люциуса Льетта, оборванное на самых сердечных пожеланиях. Я тщательно рассмотрел его. Он ничем не отличался от любого другого человека. В этой внешности скрывалось нечто экспрессивно-неприятное и вызывающее доверие одновременно. Безупречный белый костюм, галстук в строгую диагональную полоску, черный жилет с цепочкой для часов. Кожа, золотистая от капризов печени. Но лицо светилось свежестью, мне даже почудилось, что экран смог передать едва уловимый запах духов. И наиболее яркое – глаза, огромные черепашьи глаза, проницательные и всевидящие.

– Дорогие эйорхольцы! – вкрадчиво рокотал голос Правителя. – Хочу еще раз сказать вам о самом главном. А именно – о разжигании межвременнóй розни. К сожалению, сегодня наша жизнь омрачается тем печальным фактом, что высшие классы недолюбливают низшие, и наоборот. В особо крайних случаях это разжигает сильную ненависть. А потому никому и ни при каких условиях не сообщайте своего класса, а тем более дату Х. Напомню, что это строго преследуется по закону № 211 о разглашении. Уголовное наказание предусматривает до десяти лет лишения свободы. Не забывайте, что самое ценное в нашей жизни – время, которое каждый из нас заботливо оберегает. Согласитесь: никто не захочет понапрасну терять свои годы!

Про это говорил еще отец. В последнее время контроль ужесточили в несколько раз. Размещение на своей IT-странице информации о классе или дате Х строго каралось. Разглашать ее близким, друзьям или работодателям разрешалось лишь после подписания специальных бумаг у государственного нотариуса. Для этого приходилось ехать в контору, и, таким образом, каждая выданная тайна вставала на строгий учет. Однако я неоднократно был свидетелем того, как этот закон все-таки нарушали, подло и цинично.

Конечно, в нем имелась неоспоримая логика, ведь агнец, к примеру, всегда будет завидовать долгожителю и обвинять судьбу в несправедливости. А долгожитель, вместо того чтобы благосклонно взирать на «собрата», может возомнить себя богом и отнестись к окружающим с пренебрежением. Оттого-то некоторые агнцы (в надежде скрыть правду) красили свои поседевшие от стресса волосы в естественные цвета. Позже я узнал, что близкая дата Х примиряет даже злейших врагов, ибо ничто так не сближает, как временно́е родство; а лучшие друзья, напротив, часто становятся заклятыми врагами, если распределяются по разным классам. И чем больше разница в запасе времени – тем больше желчи скапливается в сердцах людей.