Читать книгу "Пробуждение Зеркала - Елена Ворон"

Мстислав внимательно выслушал и уточнил:

— Иными словами, ты в курсе, как поются настоящие песни?

— Конечно.

— Если я попрошу тебя посмотреть записи встреч Домино с младшей княжной, ты согласишься?

— Нет! — отрезал Дэсс не задумываясь.

— А если я очень попрошу? — настаивал Мстислав.

— Нет.

— Она пела ему совсем не те песни, что мне.

Взбешенный княжич взвился со стула; стул с грохотом упал.

— Как ты смеешь?! Хоть о себе молчал бы!

Карие глаза Мстислава смотрели очень серьезно.

— Можешь ударить меня, если хочешь. Но это ничего не изменит. Дэсс, мне нужно, чтоб ты послушал и объяснил, в чем разница. И не забудь: Домино убит, а ты занимаешь его место.

Укрощенный его доводами Дэсс поставил на ножки опрокинутый стул и снова уселся.

— Ладно. Давай свои записи.

Телохранитель открыл небольшую, хорошо замаскированную панель в стене. Княжичу и в ум бы не пришло, что под шелком обивки скрыта дополнительная панель. Он мрачно смотрел, как Мстислав ввел код доступа и выбрал в меню нужный пункт. Человек и не думал скрывать от него свои действия; впрочем, Дэсс все равно их не запомнил.

На экране появилась единственная комната «Руби»: огромная постель с вышитыми покрывалами, белый с золотом ковер, куст красники, гнущийся под тяжестью спелых гроздей. Ягод на ветках было заметно больше, чем видел сегодня княжич. Не иначе как сестрица угощалась — она великая охотница до красники. Во рту появился гадкий привкус, словно Дэсс наелся прихваченных морозом и подгнивших ягод.

Открылась дверь. За ней был густой туман, подкрашенный розовым — свет фонарей отражался от кроваво-красных граней «Руби». Из этой розовой дымки явилась Дэсса — прекрасная, как никогда, закутанная в шелк цвета Руби. Княжича передернуло. В красное одевается невеста, которой мужчина принес настоящий камень из Долины Черной Смерти. А Дэссе подарили дом для свиданий — чудовищную насмешку над чувствами и обычаями СерИвов.

За ней в комнату шагнул Домино. Вдвое выше маленькой княжны, по сравнению с ней громоздкий, неуклюжий. На нем был костюм из искусственного меха. Серебристый, с зелеными и алыми переливами; точь-в-точь роскошная шерсть Дэсса. Бывшая шерсть… Домино был навеселе: щеки покраснели, губы расползались в глупой улыбке, руки суетливо подрагивали и тянулись к Дэссе. Княжна ловко уклонялась. Домино ловил ее и никак не мог поймать, топтался у постели, бормотал что-то невразумительное.

— Что он говорит? — спросил Дэсс, с острой неприязнью рассматривая человека, в чье тело его угораздило переселиться.

— Торопит. Его ждут девушки — там, — Мстислав ткнул пальцем в сторону стены, за которой, насколько княжич понимал, находилась берлога Домино. — Целый полк красоток.

Княжич стиснул зубы. Поганому кэту невдомек, что целый полк распущенных девиц не стоит и шерстинки с уха Дэссы. Благородная княжна снизошла до него и готова петь магические песни любви! А эта мразь суетится, мельтешит, велит поспешать. Наверно, Ханимун в тот день от стыда закрыл глаза и уши…

Узкие ладошки Дэссы пробежались по груди Домино — по его искусственной шерсти. Он громко застонал, сгреб беззащитную княжну в охапку и с ней вместе рухнул на постель — прямо в своей шерсти и в ботинках. Дэсса барахталась, пытаясь вырваться, но ее сопротивление лишь распаляло пьяные желания человека.

Вне себя от омерзения, княжич смотрел, как рвется под пальцами Домино драгоценный шелк цвета Руби; казалось, он слышит, как хрустят тонкие косточки Дэссы. Домино придушил ее, неловко прижав лицом к покрывалу, и княжна не могла даже вскрикнуть.

Искусственный мех на человеческом теле переливался зеленым и алым. Одной рукой удерживая Дэссу, Домино пытался расстегнуть свою одежду. Это ему не удавалось, и он бранился, поминая «идиотов-портных», «дур-СерИвок» и почему-то Мстислава. Телохранителю особенно доставалось; княжич не выдержал и спросил, в чем дело.

— Я ему одежду заклеил — чтоб спьяну не учудил чего-нибудь. Не хватало потом разбираться с княжеским семейством. Кстати, как СерИвы мстят за изнасилование?

— Понятия не имею. — Дэсс не вспомнил ни одной соответствующей легенды. — Но я бы убил.

— Вот видишь.

На экране Дэсса наконец сумела вывернуться и села на постели, коленками уперлась Домино в грудь, а ладонями зажала ему рот. Он брыкнулся, но княжна произнесла несколько слов — высоким напряженным голосом, вкладывая в звуки всю силу таинственной женской магии — и человек притих, расслабленно вытянулся на постели. Его руки поглаживали Дэссу по бокам и спине, спуская на талию остатки разорванного шелка.

Княжна запела. Дэсс и раньше знал, что у сестренки чудесный голос. Чистый и звонкий, как весенняя капель на ледниках, переливчатый, как радуга после дождя. Прозрачная мелодия наполнила комнату, взлетела к потолку, осыпалась тончайшими льдинками; закружилась первой осенней метелицей, растаяла на лету — и долго еще жила в чуть слышных отзвуках.

Домино застонал — беспомощно и жалко. Дэсса провела кончиками пальцев по его побледневшим щекам; он поймал ее руку и прижал к губам, но на страстные поцелуи не хватило сил.

— Детка… еще, — попросил человек, лаская руку СерИвки.

Новая песня, похожая на холодный осенний ветер, что несет сорванные листья и капли дождя. Протяжная, зябкая, грустная и одновременно безжалостная песня; Домино бессильно уронил руки, и они лежали точно неживые, ладонями вверх. Дэсса пела, поглаживая его лицо, и оно менялось: делалось старше и строже.

— Еще, — вымолвил Домино, чуть только СерИвка умолкла. Бледные, непослушные губы едва шевельнулись.

Княжна склонилась к его лицу; по золотой шерсти прокатились алые переливы.

— Ты скверный человек, — прошептала она, и он послушно повторил:

— Скверный.

Дэсса запела. В голосе звучали раскаты грома, блистали молнии, неслись черные тучи — гнев Ханимуна рокотал и обрушивался на виновного. Домино был кругом виноват и покорно принимал божественную кару.

— Еще…

В голосе Дэссы послышался грохот обвала в ущелье. Рушились каменные глыбы, стучали обломки, шипел сыплющийся песок.

— Ты недостоин жить, — шептала княжна, и человек повторял:

— Я недостоин… Еще! Детка, ласточка моя, давай…

Горький плач заблудившегося ребенка, отчаянное мяуканье матери, завывание ночного ветра и хохот злорадствующих кэтов смешались в новой песне Дэссы. Княжна впилась ногтями в виски Домино, встряхнула его безвольно мотнувшуюся голову.

— Ты не хочешь жить.

— Не хочу… — стонал он. — Пой…

Печально и торжественно текла река, уносящая надежды и горести несчастливых влюбленных и души их нерожденных детей, легко плескала вода на прибрежных камнях, неслышно умирала пена, что прибилась к листьям водяных растений. Дэсса шептала, шелестела, умолкала — и наконец умолкла совсем.