Читать книгу "Проклятие безумной царевны - Елена Арсеньева"

– Папа, а это ты зачем привез? – засмеялась я, вынимая жакет, но мама выхватила его у меня, прижала к груди и испуганно спросила:

– А вдруг сюда придут грабить?

– На дачу ценности люди обычно не возят, – веско ответил отец. – Что тут можно взять?

– Дай Бог, дай Бог, – пробормотала мама.

– Ты на всякий случай серьги свои сними да припрячь, – посоветовал отец. Он пообедал с нами и поспешил на станцию.

Я проводила его до калитки, и он вдруг сказал:

– Ах да, чуть не забыл! Сегодня утром, когда вещи собирал, прибегала Вирка. Хотела с тобой повидаться, куда-то позвать, не то на гулянку, не то на собрание какое-то, но я сказал, что ты на даче на Большом Фонтане.

– Нужны мне те гулянки и те собрания! – независимо фыркнула я, но на самом деле мне было приятно, что Вирка меня искала.

А вот интересно, придет ли на то собрание Инсаров?…

Нет! Мне это неинтересно! Совсем!

После возни с очередной порцией варенья и обеда я мыла посуду в саду (там стояла большая-пребольшая цистерна с дождевой водой, для питья она не годилась, мы ходили с ведрами к небольшому ручью, но для хозяйственных нужд подходила вполне), когда вдруг услышала жалобный мамин крик. Перепугалась, влетела в дом – и увидела ее лежащей на полу в кухне около лестницы, которая вела на чердак. Рядом с ней валялся на полу тот старый жакет.

Оказывается, она хотела подняться на чердак, но оступилась и подвернула ногу.

– Зачем тебе на чердак-то было лезть? – изумилась я, помогая маме подняться и ведя ее к дивану.

– Показалось, там кто-то бегает, – сказала мама. – А вдруг крысы?

– Да нет там никаких крыс, что за ерунда, – отмахнулась я, машинально убирая жакет в шкаф.

В самом деле, когда мы только приехали, приходил морильщик, поэтому во всех углах чердака и погреба была до сих пор разбросана отрава.

Врача среди дачников не было, однако на 16-й станции в будочке диспетчера имелся телефон: при надобности можно было позвонить в город. Однако мама сказала, что никакого врача звать не нужно, велела мне помочь ей лечь, натуго перевязать ее ногу, принести в миске лед с ледника, чтобы опухоль спала, найти в саду ветку, на которую она могла бы опираться, если понадобится пойти по нужде, поставить около ее кровати, а самой мне сбегать наконец на море, искупаться.

Я растерянно хлопнула глазами. За две недели этой суматохи со сбором ягод и их заготовкой я вообще забыла о том, что под обрывом, который находился буквально в двух шагах от нашего дома, плещется море! И сейчас мне вдруг остро захотелось искупаться. Неловко было оставить маму, но она ведь сама просила пойти.

Я сделала все, что она велела; на всякий случай лицемерно спросила:

– Может быть, мне остаться? – и, услышав категорический отказ, схватила полотенце и помчалась, с трудом скрывая радость, к берегу.

У меня дух захватило при виде бирюзового моря, которое странно и чудесно сочеталось с рыжим ракушечником и глиной резко обрывавшегося берега. Вниз, на пляж, вела извилистая тропка, по которой я и заскользила, поднимая тучи рыжей пыли и хватаясь за серебристые стебли полыни, обрамлявшей тропу. Кое-где в почву мертвой хваткой вцеплялся боярышник, избитый и причудливо искривленный ветрами. Я старалась не думать, как тяжело будет после купанья карабкаться наверх.

Наконец я оказалась на узкой полоске пляжа: галька, немного песка, серое каменистое дно, видное сквозь тихую воду, а недалеко от берега «скалки» – не слишком высокие глыбы ракушечника, источенные волнами и позеленевшие от водорослей. До некоторых из них можно было дойти по мелководью, поэтому кое-где на «скалках» виднелись фигуры рыбаков с бамбуковыми закидушками.

Берег был почти пуст – большинство дачников уходило с утра, прихватив воду и провизию, на пляж 14-й станции. Ради хорошего песка и мягкого дна они не ленились пройти два километра туда, два назад, но мне не хотелось оставлять маму в одиночестве надолго.

Я сняла сарафан, вошла в воду, поджимаясь от соленой прохлады, радостно окунулась, немного поплескалась (плавать я почти не умела) и решила подождать, пока подсохнет мой купальный костюм, а потом вернуться домой.

Легла на полотенце, с удовольствием чувствуя, как солнце ласкает мои незагорелые плечи, но твердо решив не пережариться, как вдруг услышала почти рядом плеск весел и веселый смех. Я не повернула головы, но вскоре услышала, как лодка ткнулась в берег, а потом заскрипела галька под шагами вновь прибывших.

Судя по слишком громким выкрикам, компания была навеселе. Такое соседство меня огорчило. Я приподнялась, потянула к себе платье, как вдруг перед моими глазами оказались худые загорелые ноги, и знакомый голос воскликнул:

– Да ведь это наша Елена Стахова!

Я так и подскочила.

Вирка! В своей старой, линялой кофтенке, в подоткнутой выше колен юбке, растрепанная, с облупившимся от солнца носом… Рядом знакомые мне по собранию в подвале «Парижского шика» Югов и Прохоров, еще двое каких-то парней, которые бесцеремонно разглядывали меня. Я застеснялась своего открытого костюма с коротенькой юбочкой, едва прикрывающей бедра, и поспешно напялила сарафан.

– Ребята, оттащите лодку подальше на берег, шоб не снесло да реквизит не промок, – скомандовала Вирка и весело повернулась ко мне:

– Скучаешь? Зря сюда укатила. У нас в городе весело!

– Сегодня приезжал отец, рассказывал, как у вас весело, – сухо ответила я, изо всех сил стараясь скрыть, что рада ее приезду. Конечно, мне до смерти захотелось спросить про Инсарова, однако я лучше язык бы себе откусила, чем завела бы о нем разговор.

Вирка взглянула на меня хитро:

– Небось скучаешь по Инсарову? Да наплюй и разотри. А между прочим, он больше не Инсаров. У него теперь новый псевдоним: Тобольский.

– Почему? – изумилась я.

– Да он родом из Тобольска, оказывается, – небрежно объяснила Вирка. – Мне без разницы, Инсаров он или Тобольский! Он, конечно, в своем деле ушлый хавчик, но эсер есть эсер, никакого в нем куражу и азарта, скучно с ним. А уж как мужик – таки вообще никто, нигде и никогда.

– А ты откуда знаешь, Вега, какой он мужик? Пговегяла, шо ли? – спросил Прохоров, как всегда, устрашающе грассируя.

Я вспомнила, как Вирка хвалила его актерские способности, мол, он говорит очень чисто, когда на сцене, – и это воспоминание почему-то помогло мне собрать остатки гордости и независимо пожать плечами:

– Меня это не интересует.

– Ну-ну, – издевательски протянула Вирка. – Ладно, кто куда, а я купаться!

Она мигом скинула кофточку, спустила юбку – и вдруг оказалась совершенно голой. Ни рубашки, ни штанишек на ней не было. Даже не подумав прикрыть стыдное место, густо и черно курчавившееся, она повернулась и помчалась в воду, смешно подпрыгивая на колючей гальке.