Читать книгу "Луны Юпитера - Элис Манро"

Прозвище она от него утаила. И не призналась, что видела его в книжном магазине. Дней через десять они познакомились на какой-то издательской вечеринке. Дункан ее не вспомнил, и она решила, что тогда, в магазине, он попросту ее не заметил, потому что был занят разговором с Ширли.

Лидия недоумевает: благодаря чему он забрал себе такую власть? Благодаря кому – и так ясно. Ей хочется понять, благодаря чему и в какой момент… когда произошла перемена, когда были отброшены и гордость, и здравый смысл?

Обычно Лидия доверяет своей интуиции. Доверяет своим суждениям, когда у нее в мыслях возникают приятель Уоррен, его подруга Ширли, случайные знакомые, как, например, хозяева семейной гостиницы, и мистер Стэнли, и работяги, с которыми она играла в карты. Ей представляется, что она видит чужие побудительные мотивы; даже самой себе она не признается, до какой степени полагается на собственные, ничем не подкрепленные теории, на беспочвенные подозрения. Но стоит ей только задуматься о коллизии с Дунканом, как она делается глупой и беспомощной. Представься ей такой случай, она многое смогла бы объяснить, потому что способность объяснять у нее в крови, но она не доверяет этим объяснениям, они ей не помогают. С таким же успехом она могла бы, обхватив голову руками, с воем опуститься на землю.

Забравшись в кровать, она с полчаса почитала. Затем встала, чтобы сходить в туалет. Было уже за полночь. Свет нигде не горел. Она оставила дверь приоткрытой, чтобы на обратном пути не включать лампочку в коридоре. Дверь в комнату Юджина тоже была приоткрыта, и, проходя мимо, Лидия услышала тихие, осторожные звуки. То ли стон, то ли шепот. Лидия вспомнила слова Лоренса, что Юджин орет во сне, но эти звуки издавались не во сне. Она знала, что он не спит. Лежа на кровати в темной комнате, он наблюдал, он звал ее к себе. Это было любовное приглашение, такое же откровенное и беспомощное, как и его исповедь о страхе, которую Лидия выслышала у окна. Она прошла к себе в комнату, затворила дверь и заперлась на крючок. Но уже понимала, что в этом нет необходимости. Он бы никогда в жизни не попытался к ней войти; в нем не было настырности.

Потом она лежала без сна. Перемены были налицо: она стала чураться приключений. Но ведь вполне могла бы пойти к Юджину, а еще раньше могла бы подать знак Лоренсу. В прошлом она бы так и сделала. А может, и нет – по настроению. Теперь такое казалось невозможным. Она была укутана, обернута в несколько защитных слоев скучного знания. Само по себе это неплохо: ум остается незамутненным. Когда размышления не подпитываются желанием, они могут сделаться более тонкими, более неспешными.

Она представила себе этих мужчин в постели. Если рассуждать логически, более других подошел бы ей Лоренс. Примерно одного с ней возраста, предсказуемый, явно с опытом тайных свиданий. Да, грубоват, но это не должно было ее оттолкнуть. Он бы действовал энергично, осторожно, немного самодовольно, деловито и внимательно, а в решающий момент сумел бы ее предупредить: хоть шуткой, хоть забавным оскорблением, хоть прямым сообщением о положении дел.

Юджин не увидел бы в этом необходимости, хотя его воспоминания испарились бы даже быстрее, чем у Лоренса (намного быстрее, потому что Лоренс, который своего не упустит, потом все же задумается о каких-нибудь нежелательных последствиях, против которых нужно бдительно держать оборону). Опыта у парнишки, вероятно, не меньше, чем у Лоренса; наверняка девушки и женщины уже не один год откликались на зов, который услышала Лидия, на эти безыскусные исповеди. Юджин, вероятно, щедр на ласку, подумала она. Благодарный, самозабвенный любовник, окружающий женщину такой добротой, что она даже не пикнет, когда он уйдет. Не попытается его заарканить, не будет ныть. Это достанется тем мужчинам, которые что-то скрывают, противоречат себе, обещают, врут, издеваются. Забеременев от такого субъекта, женщина начнет засыпать его отчаянными письмами, признаваться в беззаветной любви, а то и мстить. А Юджин так и будет уходить свободным, наивным, счастливым чудом любви, пока не решит, что настало время жениться. Тогда он найдет себе неказистую девушку-мать, вероятно даже, чуть постарше, попрактичнее. Остепенившись и сохраняя верность, он предоставит жене заправлять всеми делами; у них будет большая католическая семья.

А Винсент? Лидия не могла представить его с такой же легкостью, как двух других: звуки и движения, и голые плечи, и приятно теплую кожу; мощь, напряжение – и миг беспомощности. Думать о Винсенте в таком же ключе ей было неловко. Зато теперь он стал единственным, о ком она размышляла с неподдельным интересом. Ей вспоминалось, как он предупредителен, немногословен, остроумен, как безропотно принимает свою участь. Лидию привлекали как раз те черты, которые отличали его от Лоренса и свидетельствовали, что всю свою жизнь он будет работать на Лоренса (или ему подобных), а не наоборот. Нравилось ей и то, что отличало его от Юджина: ироничность, терпение, сдержанность. Таких мужчин она видела в свои детские годы на ферме, очень похожей на его ферму; такими из поколения в поколение были мужчины у нее в роду. Она понимала его жизнь. Чувствовала, что с ним откроются двери к тому, что она знала и забыла; откроются закутки и пейзажи тех мест. Дождливые вечера, бухты и кладбища, и черемуха в углах забора, и зяблики. Она спрашивала себя, не это ли чувство наступает после многих лет голода и неуемности – возвращение к нежным фантазиям?

Или же ей просто открылась истина о том, чего она хотела, в чем нуждалась; вероятно, ей следовало давным-давно найти такого, как Винсент, влюбиться и выйти замуж; вероятно, следовало сосредоточиться на той частице себя, которая осталась бы довольна такой судьбой, и забыть про все остальное?

И быть может, ей следовало остаться в тех краях, где любовь ждет наготове, а не уезжать туда, где ее приходится изобретать снова и снова, не зная, достанет ли на это сил.

Дункан рассказывал ей о своих бывших подругах. Деловитая Рут, бойкая Джуди, живенькая Диана, элегантная Долорес, заботливая Максин. Лоррейн – златовласая, пышногрудая краса; полиглотка Мариан; неврастеничка Кэролайн; Розали – неугомонная, цыганистая; Лоис – талантливая, меланхоличная; безмятежная светская львица Джейн. Как бы он теперь описал Лидию? Лидия – поэт. Замкнутая, нелепая, посредственная Лидия. Да и поэт из нее посредственный.

Как-то раз в воскресенье, когда они ездили в дюны Питерборо, он стал живописать воздействие, которое оказывала красота Лоррейн. Не иначе как чувственная природа навеяла. Доходило почти до абсурда, говорил он. Просто до идиотизма. Как только в каком-то городишке Дункан свернул на заправку, Лидия перебежала через дорогу в работавший по воскресеньям магазинчик-дискаунтер и там набрала со стеллажей косметики в тюбиках. В холодном, грязном туалете на бензоколонке она сделала попытку преобразиться, намазывая лицо жижицей телесного цвета и натирая веки зеленой пастой.

– Что ты сделала с лицом? – спросил он, когда она вернулась в машину.

– Разрисовала. Захотела немного подкраситься, чтобы выглядеть повеселее.

– На шее граница видна.

В такие минуты ей казалось, будто ее душат. Впоследствии она говорила доктору: всему виной безысходность. Пропасть между желаемым и действительным. Любовь Дункана – его любовь к ней – таилась где-то у него внутри; вырвать или выманить ее наружу Лидия надеялась ценой огромного желания угодить, или же ценой скандалов, подрывающих все достигнутые успехи, или еще ценой напускного безразличия.