Читать книгу "Осколки детских травм. Почему мы болеем и как это остановить - Донна Джексон Наказава"

В нормальных условиях микроглия контролирует количество нейронов, которое требуется коре мозга, но при стрессе она может вырезать слишком много клеток в тех зонах, которые обычно играют ключевую роль в основных процессах, протекающих в мозге, таких как мышление и контроль поведения. Этот процесс важен для здорового мозга, но ввиду хронического непредсказуемого стресса может начаться разрушение синапсов.

– В некоторых случаях микроглия поглощает и разрушает умирающие нейроны, и еще она выводит отходы, как мы всегда и думали, – говорит МакКарти. – Но когда микроглия уничтожает здоровые нейроны, это больше похоже на убийство.

Излишнее урезание нейронов может привести к тому, что МакКарти называет «перенастройкой» мозга. О мозге в стрессе можно думать как о мышце, потерявшей тонус и атрофирующейся. А потеря тонуса нервной системой способна вызвать депрессию, тревожный невроз и даже более серьезные психопатологии, такие как шизофрения и болезнь Альцгеймера.

Микроглия способна также урезать специальную группу нейронов в гиппокампе, которая отвечает за регенерацию.

– Раньше мы думали, что нервные клетки не восстанавливаются, но одним из самых революционных открытий прошлого десятилетия стало то, что новые нейроны все время рождаются в гиппокампе, – говорит МакКарти.

Рост новых нервных клеток очень важен для психического здоровья взрослого человека. Если что-то помешает их росту, может развиться депрессия.

– Но наше исследование предполагает, что микроглия при повышенной активности может убивать эти новые нейроны сразу при их появлении.

Рост новых нервных клеток очень важен для психического здоровья взрослого человека. Если что-то помешает их росту, может развиться депрессия.

МакКарти рассказывает мне об одном интересном исследовании. В мозг мышей ввели здоровую микроглию. Результаты были ошеломляющими: как только микроглия в мозге обновилась, все признаки депрессии абсолютно прошли. Это показывает, как много зависит от благополучия и спокойствия микроглиальных клеток. Но еще больше зависит от того, будет или нет микроглия вырезать слишком много нейронов.

– Гипотетически мы можем предположить, что злая, возбужденная микроглия останавливает рост здоровых нервных клеток в гиппокампе, – говорит МакКарти. – Проблема в том, что, когда здоровые нейроны в гиппокампе умирают, наш эмоциональный фон надолго уходит в минус.

Повторяющиеся раз за разом ситуации непредсказуемого стресса в детстве могут провоцировать микроглиальные клетки на вырезание важных нейронов и стимулировать состояние нейровоспаления, которое перезапускает функционирование мозга, создавая условия для долгосрочной тревожности и депрессии.

Девятый вал: детский стресс и подавление работы мозга

В 12–14 лет происходит возрастная «подрезка» нейронов. Это естественный процесс. Сокращение количества нейронов «позволяет убавить шум в мозгах», говорит МакКарти. Мозг готовится к узкой специализации, и «всё, что не нужно, уходит». Концентрируясь на чем-то одном, на том, что нас интересует – на бейсболе, пении или поэзии, мы приобретаем необходимый нам опыт, а потом оттачиваем свое мастерство.

Проблема в том, что дети, пережившие стресс, и так утратили много нейронов, поэтому естественная «подрезка» им вредит.

Детский нейропсихиатр Дэн Зигель, доктор медицинских наук, профессор Калифорнийского университета (Лос-Анджелес), является пионером межличностной биологии, прикладной науки, включающей в себя нейробиологию и психологию. Согласно Зигелю, «стресс вызывает разрушение нейронов и проводящих путей нервной системы, которые объединяют разные участки мозга». При отсекании лишнего в переходном возрасте в интегрированной схеме взаимодействия различных участков мозга могут произойти сбои, влияющие на когнитивные способности. Если интегрирующих волокон не хватает, подросток подвержен перепадам настроения, и справиться с собой ему становится все трудней.

Гипотетически представьте, что природа выделила детям для нормального развития 4000 нейронов (эта цифра взята условно, в целях иллюстрации). Теперь, допустим, у нас есть два пятилетних мальчика, Сэм и Джо. Сэм получил ранний негативный опыт, а Джо – нет. Под влиянием стресса нервные клетки Сэма пусть медленно, но уничтожались. К двенадцатилетнему возрасту из 4000 нейронов у него осталось всего 1800. Он нормальный мальчик, никакие функции у него не утрачены, ему вполне хватает этих 1800 нейронов, поскольку природа позаботилась о том, чтобы изначально дать детям больше клеток, чем им требуется.

Но вот начинается переходный возраст. Программа такова, что количество нервных клеток должно сокращаться. Допустим, Сэм и Джо, как и все дети, гипотетически теряют еще 1000 клеток. Теперь мозг Сэма, который рос в состоянии хронического стресса, будет значительно отличаться от мозга Джо. У Джо, росшего без травмирующего опыта, остается 3000 нервных клеток – достаточно для того, чтобы прожить здоровую счастливую жизнь. А у бедняги Сэма остается всего 800 нервных клеток. Разница очевидна. Такого количества не хватит для здоровой работы мозга.

«Когда происходит урезание клеток в переходном возрасте, оставшихся может не хватить для сохранения здорового баланса. Если факторы стресса сильны, процесс уничтожения клеток может проходить еще интенсивнее и еще больше участков мозга частично утратят эффективность», – объясняет Зигель.

У ребенка, столкнувшегося с негативным детским опытом, наблюдается повышенная склонность к биполярному расстройству и депрессии, пищевым расстройствам; таким детям свойственна тревожность; они затрудняются в принятии решений; у них нарушена исполнительная функция. Почти все из перечисленного может привести к злоупотреблению алкоголем и наркотиками.

Возможно, именно по причине сокращения количества нейронов первые признаки депрессии или девиантного поведения проявляются у детей в старших классах средней школы, иногда даже у тех детей, которые всего год или два назад казались абсолютно благополучными.

* * *

Родители Стивена, менеджеры инвестиционного банка, с головой были погружены в работу. Времени на общение с детьми у них не оставалось. Стивен обычно ужинал со своей старшей сестрой и няней. Примерно в девять вечера родители возвращались домой, и няня, пожилая женщина, по заведенному порядку отчитывалась о делах дня. Именно отчитывалась: «Она по пунктам перечисляла то, что мы с сестрой сделали неправильно», – говорит Стивен.

– Я жил в страхе этого момента. Но особенно я боялся за сестру.

Его сестра Алексис была на пять лет старше, и родители возлагали на нее особые надежды.

– Они решили, что она должна была быть гениальной. Если в четвертом классе она приносила домой восемьдесят пять баллов по математике, отец заставлял ее решать задачи до одиннадцати часов. Зато потом на вечеринке в загородном доме они с гордостью говорили друзьям: «Наша Алексис уже занимается алгеброй!»

Стивен рассказывает об ощущениях раннего детства: