Читать книгу "Как ты смеешь - Меган Эббот"

Нет, может, конечно, и интересен, но Колетт никогда не выглядит заинтересованной. А когда он приходит, такое впечатление, что «папа дома». Папа из него неплохой, не из тех, что убивают все веселье – правда, тренерша с его приходом как-то слегка притихает, что ли. Как-то раз он пытался расспросить нас о том, как мы выстраиваем наши пирамиды – в колледже на инженерном курсе он изучал настоящие пирамиды и ему было интересно узнать, похожи ли эти два процесса. Но мы не знали, что ему ответить, и повисла неловкая пауза. В конце концов тренерша, отводя взгляд, сказала, что мы устали, потому что весь вечер работали над хореографией.

– Человек боится времени, – проговорил он, улыбнувшись нам и вроде как пожелав спокойной ночи перед тем, как уйти в свой кабинет, – но время боится пирамид.

Однажды я прохожу мимо двери его кабинета и вижу его там; экран монитора мерцает и отражается в окне напротив. Я вижу, что он играет в «скрэббл» в интернете. И почему-то мне становится невыносимо грустно.

– Бет, да ладно тебе, пошли! Хоть раз сходи с нами.

Мы уговариваем ее уже три недели. Наконец, она соглашается, но как-то слишком легко; мне это не нравится.

– Что ж, посмотрим, чем вы там занимаетесь, – говорит она, и глаза ее вспыхивают. – Хочу увидеть своими глазами.

Три субботы подряд мы по-взрослому тусили в резиденции Френчей. Гриль зажжен, тренер подбрасывает лосося на кедровой доске. Мы никогда не ели ничего вкуснее, хоть и не ели толком, а лишь ковыряли, разделяя его на розовые волокна на тарелках. Нас больше интересовало щекочущее рот белое вино в изящных бокалах, которые мелодично звенели, стоило щелкнуть по ним ногтем.

Когда Бет приходит и окидывает все своим презрительным взором, обстановка сразу кажется менее приятной. Но вино выручает.

У нас выработался ритуал: мы с Эмили зажигаем свечи, керосиновые лампы, расписанные божьими коровками – Мэтт привез их из Южной Каролины – и высокий газовый фонарь, по словам тренерши, в точности как на пляжах на Бали, где, впрочем, она никогда не бывала, и никто из нас не был. Бет, мрачная, с застывшим взглядом, говорит, что видела такие фонари на Мауи, а может, даже в Сан-Диего или в придорожном кафе на девятом шоссе.

Но в конце концов вино оказывает действие даже на Бет, и я счастлива видеть за столом, в свете свечей столько разрумянившихся лиц.

Говорим в основном мы, о всякой ерунде, а тренерша молчит с застывшей на лице полуулыбкой. Она слушает, а наша болтовня становится все откровеннее и вульгарнее. Ох, Рири, может, когда-нибудь ты и встретишь парня, который полюбит тебя не только за то, что у тебя рот открывается шире, чем у остальных. А ты, Эмили – шесть недель на капустном бульоне и заменителе сахара, и живот у тебя, конечно, подтянулся, но эти круглые щеки… чтобы избавиться от них, нужны по меньшей мере молоток и резец.

Когда Мэтт – часам к одиннадцати – приходит домой, мы пьяны в стельку, а тренерша – слегка: лицо разрумянилось, язык немного заплетается. И вот Рири снимает майку и начинает бегать по двору, крича в кусты – парни, где вы? А тренерша смеется и говорит, что пора нам, девочкам, познакомиться с настоящим мужчиной. Тогда-то мы и видим его: он стоит за кухонным столом, и нам это кажется просто уморительным. Вот только Мэтт Френч совсем другого мнения: он выглядит усталым, открывает ноутбук и просит нас вести себя потише (а это, конечно же, невозможно).

Бет все время повторяет, что совсем не пьяна; впрочем, она никогда не признается, что пьяна. Она заговаривает с Мэттом, расспрашивает его о работе – нравится ли она ему, долго ли до нее добираться. Прижав к бокам локти, она стискивает груди и облокачивается о стол, крутит туда-сюда колесико на мышке.

Он, нахмурившись, смотрит на нее – меня трогает его сердитый вид – и спрашивает, знают ли ее родители, где она бродит так поздно.

Поверх плеча Бет он бросает взгляд на тренершу, и та наконец говорит, что отвезет нас домой, а Эмили и Бет могут забрать свои машины завтра.

Мы выходим из дома, и оглянувшись, я вижу на его лице тревогу – как у моего отца много лет назад, – сейчас-то ему все равно. Тогда я училась в восьмом классе, и мы с Бет тоже уходили из дома, внезапно такие взрослые и привлекательные, а он ничего не мог поделать.

На следующий день я просыпаюсь с похмелья на угловом диване в гостиной у Бет. И первое, что вижу, открыв глаза – ее длинные волосы, свисающие надо мной. Она перегнулась через спинку дивана. Вчера ей, мол, было совсем скучно. Она брызжет ядом, а это всегда плохой знак.

– Сидит там в своем шезлонге, как на троне, – сипит она, охрипнув после вчерашнего. – Не понравилось мне там. И не нравится, как она себя ведет.

Голос у нее срывается, и я не понимаю – то ли она все еще пьяна, то ли я.

– Восседает выше всех, – фыркает она, – а вы коровьими глазами на нее уставились, как школьницы влюбленные.

Но мы и есть школьницы, думаю я.

– Ты всегда попадалась на такие уловки, Эдди, – замечает она. – Как прошлым летом.

Не хочу я, чтобы она снова вспоминала прошлое лето и нашу ссору в лагере, когда все думали, что мы с ней разругались. Потому что к нашим девчачьим посиделкам у тренера это не имеет никакого отношения.

– Я таких, как она, насквозь вижу, Аделаида.

Бет перепрыгивает через спинку дивана, устраивается рядом, свесив длинные ноги, и я делаю вид, что слушаю ее, но на самом деле не слушаю, потому что не нравятся мне эти нотки в ее голосе.

– Пусть наслаждается, пока может, – бурчит она, зарываясь лицом в подушку, зажатую у меня под мышкой, зарываясь в меня головой. – Через пару лет родит еще одного спиногрыза, и ее разнесет, как на дрожжах. Тогда ей только команду по хоккею на траве тренировать светит, и больше ничего.

Она запускает пальцы мне в волосы, утыкается в меня и в подушку и прячется там.

– И кому она тогда будет нужна? – спрашивает она. И сама отвечает: – Да никому из нас уж точно.

Глава 9

Наступает золотое время, неделя или две, когда Бет, кажется, успокаивается. Счастливые дни. В какой-то момент мне даже начинает казаться, что они всегда будут такими.

Неделя празднеств в честь бывших выпускников проходит блистательно, безукоризненно.

Почти весь школьный год остальные ученики смотрят на нас, как на покрытые глазурью леденцы, принцесс в коронах, храмовых шлюх, загорелых сучек с белоснежными зубами. Надменных богинь, не желающих якшаться с толпой.

Но нам все равно, ведь мы-то знаем, кто мы такие.

И в праздничную неделю бразды правления переходят к нам.

На собрании перед матчем все видят, насколько мы раскованные, дерзкие и крутые. Все видят, на что мы способны, что мы не бумажные куколки, а наш загар – броня.

Мы бросаем вызов всему, в том числе беспощадно твердому полу из кленовых досок, сколоченному полвека назад; мы возвышаемся над ним на высоте три с половиной метра, и наши тела складываются пополам, сгибаются, описывают дуги и летают в воздухе без страха.