Читать книгу "Тамерлан - Жан-Поль Ру"

Думал ли он о возможности обойтись без хана? Как в свое время Казаган, Тимур не смел и не мог сместить того, кто воплощал в себе легитимность Чингисидов. Безоговорочно преданный эмиру Хусейну хан Кабул умер, возможно, по воле Тимура. На его престол он посадил не Джагатаида, а Угедеида, Союргатмыша, который никогда и ничем его не беспокоил, оставаясь «ханом-бездельником» до самой кончины в 1388 году. Тогда же на смену ему пришел его сын. Но всего этого Тимуру было недостаточно. Для поднятия авторитета и придания законности своей власти, каковой она не являлась, невзирая на то, что его апологеты, наверное, уже тогда взялись за составление его фальшивой генеалогии, он забрал из гарема шурина одну из дочерей хана Казагана, по имени Сарай-Мульк-катун, и на ней женился, что позволило ему получить весьма китаизированный титул императорова зятя (кюрегена по-монгольски и кюргена по-тюркски), коим гордился настолько, что его так и стали называть: Тимур-кюрген.

Самарканд

Как хороший кочевник, как преданный приверженец Чингисовой ясы, запрещавшей жить в городах, Тимур довольно долго с большим недоверием относился ко всем поселениям городского типа. Например, узнав о желании эмира Хусейна обосноваться в Балхе, он настойчиво уговаривал своего друга отказаться от подобного намерения. Он и думать не думал, что однажды у него появится свой собственный город. [56]

Подобно всем великим степнякам-номадам, давлеющее воздействие городов он испытывал на себе всегда. С другой стороны, Тимур понимал необходимость улучшить взаимоотношения с оседлыми народами. Он думал о Кеше, но в конечном итоге остановил выбор на Самарканде.

Просторный, богатый и удачно расположенный Самарканд пользовался тысячелетним авторитетом, о котором не забывали ни тюрки, ни иранцы. Часто удивляются тому, как на Востоке долго помнят о далеком прошлом даже самые безграмотные, мыкающиеся по медвежьим углам люди. Для трансоксианцев незабвенным остался Александр Македонский (Искандер Двурогий, как его титулуют мусульмане); в бытность в Трансоксиане он спьяну заколол копьем друга детства Клита. Помнили и о расцвете греко-римской цивилизации с ее восхитительной культурой, сформировавшейся в результате симбиоза греческого и согдийского гениев и развившейся в рамках кушанского государства, которое уничтожили иранские Сасаниды. Тюрки или некие родственные им народы, известные как Белые гунны (они же эфталиты), пришли туда в 420 году. Согдийский язык иранских корней в ту пору имел статус lingua franca[9] всей Центральной Азии, а Шелковый путь сделал Самарканд одним из главных перевалочных пунктов. Виноград, золотая и серебряная посуда, льняные изделия, ароматические масла, изделия городских ремесленников и крестьян, а также танцовщицы были хорошо известны и пользовались повышенным спросом даже в Китае. Все больше тюрок смешивалось с местным населением, относительно зависимым от степной империи тукю.[10] Тогда же появились здесь аравитяне, сиречь арабы, и вместе с ними пришел ислам. Самарканд стал для них, как зачастую и для их предшественников, воротами Востока. Именно в ту эпоху впервые была изготовлена бумага из тряпья, заменившая собой древний папирус и пергамент.

Чингисхан впоследствии город опустошил. Главная мечеть сгорела. Лишенная центрального столпа христианская церковь не рухнула, как свидетельствует Марко Поло, единственно благодаря помощи свыше. Город оживал медленно. Посетивший Самарканд Ибн Баттута рассказал о его ранах и выздоровлении, об ирригационных машинах и чайных павильонах, а также о параде войска-победителя численностью в девяносто тысяч сабель. [57]

Самарканд был сверх всего прочего городом мифов и легенд, чем-то вроде святилища, местом почти священным. В глубокой древности, задолго до Александра Македонского, там жил Афрасиаб, которого воспел в «Книге о царях» («Шахнаме») Фирдоуси и коего тюрки впоследствии сделали одним из главных своих героев. По прошествии некоторого времени там преставился двоюродный брат пророка Мухаммеда Кусам ибн Аббас. Жизнь того и другого якобы продолжилась во чреве земли.

Формирование державы

Приняв решение поселиться в Самарканде, Тимур в первую очередь позаботился о его укреплении и велел отремонтировать городские стены, а также возвести прочную крепость Арк, в центре которой должен был подняться дворец. Вскоре обнаружив, что прежняя стена была слишком узкой, он приказал добавить ей толщины. Прошло совсем немного времени, и, вырвавшись из старых границ, Самарканд обзавелся городами-спутниками, которым Великий эмир присвоил имена таких крупных метрополий, как Дамаск, Султания, Шираз, Багдад и Каир (Миср).

В Трансоксиане надо было все делать сызнова. Но прежде следовало взять страну в крепкие руки. В июне-июле 1370 года Тамерлан созвал совет. Согласно кочевническим правилам, курултай заседал в чистом поле, в окрестностях Самарканда. Тарагаев сын намеренно сохранил обычай этих собраний, создававших иллюзию коллегиального правления, тогда как он сам намеревался править государством единовластно. В тот раз курултай дал ему возможность определить численность и понять настроения своих верных товарищей, а также заложить основы государства. Пришедшие, — а таковых оказалось много, — были зачислены в разряд друзей; те, кто решил, что следовало воздержаться, были объявлены смутьянами. Во главе племен и улусов и на прочие ключевые посты Тамерлан поставил своих друзей детства, тех, на которых, как он знал, можно было рассчитывать. Создав костяк прочной государственной администрации, он приступил к регламентированию цен, не упуская из вида регулярную и строгую проверку мер и весов. [58]

Если внутренняя политика Великого эмира заключалась в укреплении названными мерами собственной власти, то внешняя — предусматривала обеспечение государству спокойствия путем умиротворения монголов. Его интронизация совершилась не без недовольства со стороны Трансоксианы и приграничных областей; недовольства, выразившегося в открытом протесте значительных масс населения, а то и в категорическом неприятии. Таких, которые имели привычку действовать по произволу, было немало, и они вовсе не обрадовались необходимости возвратиться на стезю послушания. Жить в состоянии анархии — извечная традиция кочевников, соглашавшихся с нею расстаться лишь в случае крайней необходимости, когда бывали убиты (или умирали естественно) их вожди или когда это давало очевидную выгоду. Вот почему, как только племена объединялись вокруг той или иной выдающейся личности, они тут же нападали на соседей, чтобы пограбить, а то и прихватить земель. Но на этот раз Великий эмир не планировал ни набегов, ни иных прибыльных мероприятий; актуальность последних возникла только через одиннадцать лет.

Вероятно, еще тогда, когда заседал курултай, в Шибаргане (юго-западнее Балха) поднял восстание глава клана Аларди, по имени Зинда-Хашам, который в 1360 году имел случай проявить свою предприимчивость, вмешавшись в дела Мазандерана. В ту пору Тимур, не имея возможности дать ему бой, сумел с ним договориться. Спустя время владетель Термеза, Сайд Абдул Ма’али Хван-заде, объявив себя боговдохновенным и используя свой авторитет потомка Магомета, провозгласил скорый конец света и призвал мусульман объединиться под его началом во имя утверждения истинной веры. Дело могло принять серьезный оборот: всем известно, до чего иной раз доводит мусульманский фанатизм, периодически принимающий вид какого-нибудь движения; и не следует забывать, что Тимур опирался именно на религиозные группировки. На самом же деле, конечно, то было всего лишь соперничество школ и учителей, раздраженных тем, что Великий эмир взял себе в духовные советники Саида Барака. Это эсхатологическое движение искомого результата не получило и за пределы Балха и Термеза практически не вышло. Однако оно подтолкнуло на повторное восстание Зинда-Хашама (лето 1371); впрочем, Тимур, должно быть, слишком опасным его не находил, так как лишь осенью (того же года, а не в конце 1370 года, как утверждает Али Язди) предпринял то, что получило название первой Моголистанской кампании. Действительно, движение Хван-заде, вспыхнув подобно пучку соломы, тут же погасло, а Зинда-Хашам, осажденный Чаку-барласом в Шибаргане, на исходе зимы 1372 года сдался и был помилован. [59]