Читать книгу "Секретные операции абвера. Тайная война немецкой разведки на Востоке и Западе. 1921-1945 - Оскар Райле"

Пионтек при расставании по – настоящему задумался. Я отправил своих помощников опекать его, пока он не покинул Данциг. Они не заметили ничего подозрительного, что могло бы вызвать опасения. По всей видимости, агенты польской службы контршпионажа не следили за Пионтеком в Данцигской области. На этот раз вроде бы все обошлось. Но больше мы Пионтека не видели.

Два месяца спустя ему снова потребовались деньги. Он отснял новые секретные документы, которые ему смог предоставить его друг Урбаняк, и в конце марта отправился в Данциг. Об этом Раух и я узнали не от него, а из публикаций в польской прессе о произведенном аресте Пионтека и Урбаняка. Пионтека, собиравшегося пересечь границу в направлении Данцига, арестовали. За подкладкой его пальто нашли пленки с секретными документами, ставшие неоспоримым доказательством сообщничества Урбаняка, что окончательно решило и его участь.

4 апреля 1927 года торнский военный суд заслушивал дело против Пионтека и Урбаняка. Обоих приговорили к разжалованию, увольнению из армии, лишению гражданских прав и смертной казни через расстрел. Корпусной командир, генерал Бербецки, утвердил приговор, а президент страны не подписал прошения о помиловании.

Приведение в исполнение приговора последовало вечером того же дня в одном из фортов крепости Торна. Приговоренные сами вырыли себе могилы. Первым казнили Урбаняка. Пионтек должен был наблюдать, как расстреливают его друга и тот падает в могилу. Затем пришла его очередь. Согласно приговору, это было дополнительное наказание Пионтеку за то, что он склонил Урбаняка к предательству.

Польская пресса в те дни долго и подробно писала об этом шпионском деле и в деталях о казни. Но, несмотря на эти устрашающие воздействия, и в дальнейшем нередко удавалось склонять к сотрудничеству польских офицеров и других носителей государственных тайн.

Другие источники абвера в Польше – пан Скупой[14] и источник Кокино

Абвер тяжело переживал провал Пионтека и Урбаняка. Агенты, имевшие доступ к военным штабам противника, шли на вербовку не каждый день. Но, по счастью, всего через несколько недель после казни шпионов мне удалось установить контакт с одним польским офицером, служившим в штабе корпуса в Лодзи. Его не напугала трагедия обоих польских поручиков, а, наоборот, подтолкнула принять предложение одного из общих знакомых побеседовать.

Возможно, именно описание в прессе дела Пионтек – Урбаняк укрепило его в решении поехать на встречу в Данциг и заработать на продаже секретных документов. Ибо польские газеты также упоминали, что Пионтек на шумные застолья с шикарными женщинами и дорогостоящие приобретения выбрасывал деньги, получаемые им в Данциге от германской военной разведки.

Когда появился гость, ожидаемый мной с таким напряжением, я был поражен. Передо мной стоял маленький невзрачный человечек, но лицо его выражало энергию, и взгляд серых глаз смотрел умно. Что он умен и хитер, вскоре выяснилось в ходе нашей беседы.

Человек – позднее мы назвали его пан Скупой – не привез никаких документов. Во – первых, он хотел установить со мной надежный, иссключающий возможность провала контакт. Во – вторых, – что было для него важнее всего – он хотел обсудить со мной вопрос вознаграждения, которое он желал получать за определенные поставки товара.

Одно мгновение я думал, что имею дело с дезинформатором или провокатором, когда пан Скупой заговорил о секретных документах, которые он будто бы в состоянии достать. Якобы у него есть доступ даже к подготовленным приказам на случай мобилизации и таблицам штаба своего корпуса, утверждал он. Поскольку я уже держал некоторые секретные документы, касавшиеся польской армии, то мог профессионально задавать уточняющие вопросы. К моему удовлетворению, пан Скупой отвечал на них и даже проявлял удовольствие от моей осведомленности. Профессионалы понимают друг друга лучше, считал он.

Окончательное согласие дать Скупому я не мог. Но я был уполномочен пообещать ему две – три тысячи рейхсмарок в польской валюте на тот случай, если первая его поставка с виду будет выглядеть как подлинная и отвечать интересам нашей службы. Скупой торговался ловко и долго о цене, словно от этого зависела вся его жизнь. Наконец мы сошлись, и он, довольный, уехал.

В последующее время–1927–1929 годы – Скупой появлялся регулярно каждые три – четыре месяца и доставлял все доступные ему секретные документы. Среди них были и обещанные им мобилизационные таблицы. Каждый раз, когда я затем выдавал ему вознаграждение, он очень медленно и неторопливо пересчитывал купюры. Сама персонифицированная скупость сидела передо мной!

Когда после первой поставки выяснилось, что в лице Скупого мы располагаем очень важным источником, для помощи мне подключили сотрудника сектора I[15] в Восточной Пруссии. До сих пор я работал со Скупым один с глазу на глаз. Представлялось просто необходимым подключить еще одного сотрудника абвера, могущего далее вести ценного источника в случае, если бы я заболел или по каким – либо иным причинам не смог прийти на встречу со Скупым.

В тот период в Восточной Пруссии и Данциге задача выстраивать шпионскую сеть в Польше для военной и политической разведки была поручена только троим. Если обер – лейтенант Раух из Мариенбурга, а я из Данцига пытались решить эту задачу, то и сотрудник сектора I отдела абвера по Восточной Пруссии в Кёнигсберге работал над тем же поручением. Кроме того, он являлся экспертом по всем входящим донесениям относительно иностранных армий и военно – воздушных сил. Этот третий сотрудник – Ганс Горачек, служивший без перерыва в абвере до самого конца войны в 1945 году и дослужившийся до звания подполковника, – и был направлен в помощь мне в деле Скупого. Вместе с ним мы начали и провели очень много операций абвера, по – товарищески одинаково делили удачи и поражения.

Я был рад, что Ганс, как звали его друзья, принимал участие в переговорах с паном Скупым, все время клянчившим денег. У Ганса уже был опыт в ведении тайных контактов. Кроме того, он хорошо подходил для переговоров с информаторами и агентами, поскольку его, обладавшего великолепной выдержкой, было непросто вывести из равновесия. Он сумел деловито и уверенно поставить Скупого на место. При этом Ганс не был ни в коей мере ни холоден, ни циничен. Благодаря отличному самообладанию он быстро оценил ситуацию. Его доброжелательный ровный характер не позволял и предполагать, что он способен сформулировать нечто оскорбительное.

И Скупой довольствовался тем, что отныне им занимаются двое представителей абвера. В дальнейшем он доставил немало доступных ему польских секретных документов. Тогда возросло и его вознаграждение. Когда однажды он тщательно пересчитывал гонорар за очередную порцию документов, я сфотографировал его. Он настолько углубился в это занятие, что даже не услышал щелканья камеры. Алчность и скаредность явственно проступали на его лице. Если бы Мольер знал нашего Скупого, его Скупой был бы еще более захватывающим и потрясающим персонажем!