Читать книгу "Бог без машины. Истории 20 сумасшедших, сделавших в России бизнес с нуля - Николай В. Кононов"

Впрочем, один из экспертов, следивший за Кустовым и компаньонами, был не так восторжен. «История с колхозниками — это чушь, в которую они вляпались, наделали кучу ошибок, накидали кучу понтов и пришли к тому же, к чему все остальные — вообще не полезли в сельхозпроизводство, — сказал он. — Советские инженеры решили перезагрузить мозг советским колхозникам, поняли, что не справляются, и позвали советских чекистов. А эти доктора наук в погонах — с мощными завихрениями и тараканами. До их появления Кустов был наивен, а потом вместе с ними придумал теорию концлагеря, которая со временем творчески менялась. Сейчас у них, кстати, более реалистичная система управления».

Итак, что происходит с идеалистами, которые считают свои познания в людях глубокими, а потом у них не получается совладать с человеческой «автоматикой и механикой» и они разочаровываются? Как правило, такие становятся диктаторами. Вывернутая наизнанку сентенция, что яростные консерваторы получаются из тех, что в молодости были либералами.

Я написал очерк с заголовком «Под прессом». Когда журнал вышел, позвонил Конюхов. Несколько секунд он дышал в трубку, а потом проговорил: «Читал статью. У вас оригинальное мышление». Короткие гудки.

Через три года затишья пришла весть — война с крестьянами кончилась. Доля крестьян в поставках сырья для завода упала до ничтожных пяти процентов, и Кустов выбросил белый флаг — компания избавилась от колхозов, продав их вместе с молокозаводами.

Но на показатели «Эфко» это не повлияло — они росли. После пуска нового завода их доля рынка спецжиров выросла втрое. Масло «Слобода» проникло едва не на каждую кухню.

Связаны ли успехи с переработкой концлагеря в «более реалистичную систему»? Коллега запросил нескольких «эфкианцев» и ответа ждал недолго. Письма респондентов показали, что на заводе и в офисах людей тиранят по-прежнему.

Я вспомнил, что пока интервьюировал Кустова, не покидало ощущение склепа, которое повторилось в кургане. Кустов забальзамировал закон, сделав неживым, довел подчинение ему до рефлекса. Всех, у кого не вырабатывается слюноотделение, — за пределы «уютного мира».

Но почему нет, если страх работает?

Мне кажется, что вопрос в том, насколько долгоиграющую мотивацию способен создать страх. Я искал компании, которые бы устойчиво росли на такой закваске, но не нашел. Пока собирал материал об «Эфко», вспоминал: «И вам, законникам, горе, что налагаете на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом своим не дотрагиваетесь до них. Горе вам, что строите гробницы пророкам, которых избили отцы ваши»[17].

Но критиковать Кустова было ы странно — он оказался отличным маркетологом. Точное позиционирование, распределение усилий, команда менеджеров-единомышленников — вот конкурентные преимущества «Эфко». Лязг авторитарного пресса, давящего людей, как семечки, заглушался фанфарами, а производительность окупала затраты на соглядатаев.

Недавно «Эфко» совершила финт — заявила, что хочет продать часть акций на бирже. Инсайдеры утверждали, что, намекая на IPO, Кустов подталкивает Bunge к выкупу его акций и доведению доли транснационалов до контрольной.

Может, невысокому седоусому человеку с тонким голосом надоела социальная инженерия и он хочет забыть о поисках ответов на свои вопросы как о душном сне?

Глава IV. Распад

Много лет бизнес-школы убеждают, что у руля должны стоять всеядные управленцы с МВА, знанием SAP и так далее. Пример угольной компании, остававшейся самой эффективной в мире несколько лет подряд, говорит об обратном — ей лично управляли миллиардеры из русского списка Forbes.

Попадание в этот список не успокоило человека, который тридцать лет подряд надевал комбинезон и каску и спускался на полкилометра под землю — хотя мог бы выбрать образ жизни рантье. Собственность он получил в ходе приватизации — и вместе с шахтой приобрел проблемы, которые однажды взорвали его жизнь.

Резиновая лента неслась под сводами. Изредка встречался фонарь в клетке, похожей на маску хоккейного вратаря, и тогда можно было разглядеть тех, кто, как мы, расположился на ленте и чуть подскакивает, когда полотно проезжает движущие его ролики.

Передо мной болтались подошвы сапог с клиновидным узором, штампом фабрики и стершимся кружком размера. Сапоги принадлежали миллиардеру, который смиренно ехал на ленте и что-то высматривал впереди. Иногда он опускал голову, и тогда казалось, что он заснул, прямо здесь, в каске с лампой и запасным кислородом в баллоне.

Вдали забрезжил свет и показалось нечто вроде рамки металлоискателя. Миллиардер очнулся, сжался, как кошка для прыжка, оттолкнулся от ленты и полетел. Приземлившись на обе ноги, он продолжил бег и крикнул что-то человеку в таких же комбинезоне и каске. Тот нажал кнопку, и лента замерла.

Вдалеке шумела вода. Миллиардер зашагал вверх по штреку и вдруг свернул в еле заметную дыру в стене, которая вела в камеру, где через яму с водой были перекинуты деревянные мостки. Камеру освещала лампа-соглядатай, и, казалось, у идущих по мосткам сквозь комбинезон прорастали крылья.

Выбравшись в тоннель с рельсами, процессия вжалась в стену. Из такой же незаметной дыры вынырнул лилипутский поезд. Локомотив замедлил ход, из вагончиков на нас глядели отрешенные, вымазанные черным лики. Миллиардер прошел вдоль игрушечных окон и блестевших из темноты глаз, кому-то кивнул, а потом махнул рукой, и мы впрыгнули в вагончик.

Поезд стучал по шпалам, как отбойный молоток, и на поворотах миллиардер бился каской в потолок: здесь тесно, над головой нависает полкилометра породы.

Вагоны остановились у площадки перед клетью, которую дожидались десятки людей. Лилипуты внезапно выпрямились, оказались огромны — такая же, как в сбойке[18], лампа рисовала им длинные тени, превращая в сонм крылатых.

Миллиардер постучал по плечу — клеть приехала. Мы набились в нее. Перед вознесением он наклонился к уху и произнес: «Мой глаза как следует. Все отмывается, а с глазами долго не справишься». Клеть рванула вверх, и подземелье сгинуло вместе с вагонетками, ползущими по стенам кабелями и блеском рельс.

Спустя полтора года часть тех, с кем мы ехали, упадет лицом в кокс, чтобы спастись от волны огня. Шахтеры, которые смогут встать, побредут через густой, черный от пыли воздух наверх. Кто-то из них успеет выбраться до второго взрыва, кто-то останется лежать на лаве 5А-6-18.

Эта история началась со странности — цифры на распечатках не сходились. Статистика аварий на шахтах, где добывается уголь, показывала разную смертность в примерно одинаковых условиях (насколько могут быть одинаковы два участка земной коры, наполненные рудой). Например, в английских рудниках со сложными горно-геологическим условиями за год гибли единицы, в крайнем, скандальном случае десятки шахтеров. В России — сотни. Один 2007 год — 279 человек. Да, на Кузбассе больше угольщиков, чем в Великобритании, но разрыв в смертях все равно ужасал.