Читать книгу "Электрические методы обогащения. Правдивая история о виртуальных амебах, современном инновационном предпринимательстве и прочей ерунде типа любви и смысла жизни - Павел Черкашин"

– Думай, молодежь! Где ваш творческий потенциал?

– Творчество – процесс подсознательный. Если о нем подумать, он сразу прекращается.

– Караул устал! Давайте отложим вопрос, – предложил Санчес, окончательно измученный скрипом мела на пальцах.

– Но как-то же мы должны называться, хотя бы для того, чтобы я мог заму по науке про нас рассказать? – спросил Гриша и потянулся так, что захрустели суставы.

– Я думаю, для руководства института мы так и должны оставаться 34-й лабораторией, – вставил свои «пять копеек» Димыч. – Было бы странно, если бы они решили поддержать какую-то малоизвестную коммерческую компанию, разве не так?

– «Лаборатория 34»! Чем не название?! – Санчес просто-таки подпрыгнул на столе, куда за секунду до этого присел. Он снова схватил мел и крупно написал в единственном еще не покрытом меловыми разводами углу доски: LAB34.

От волнения Санчес не удержал тяжеленную доску, и она с неприятным треском стала съезжать со столов, на которые была установлена. Гриша, знаток капризной деревянной души, бросился восстанавливать ее спокойствие. Минуту, пока в комнате были слышны только пыхтение, скрип и скрежет, будущие соучредители свыкались с предложенным названием.

– По-моему, отлично, а? – Санчес вопросительно смотрел то на Димыча, то на Гришу. Те задумчиво разглядывали надпись. Димыч наклонял голову в разные стороны, щурил взгляд, как будто это давало более разностороннее представление о названии.

– Несолидно как-то… – лимонно сморщился Гриша.

– Не идеально. Но на первое время сойдет, – заключил Димыч. – Будет минутка, придумаем что-нибудь получше.

Параллельно Димыч третировал «Яндекс» проверкой наличия конкурентов с таким названием, но ничего опасного не нашел.

– Мне, в общем, все равно, – сказал Гриша, складывая бумаги на своем столе. Он собирался прямо сейчас идти в дирекцию. – Я, конечно, большего ожидал от таких мощных креативщиков, но если вы на этом выдохлись, то пусть будет старая добрая «34 Лаборатория».

– Не «34 Лаборатория», а Lab34! – крикнул Санчес вслед уже вышедшему Грише. – Ну согласись же, что вполне стильно и современно? – обратился он за поддержкой к Димычу.

– Плох тот бит, который не желает стать байтом! Поздравляю, ты теперь хозяин собственного дела. Иди работать…

Как это часто бывает в бизнесе, за все последующие годы существования компании минутки на придумывание «чего-нибудь получше» так и не нашлось… Иногда лучше полюбить то, что есть, чем потратить жизнь на поиски лучшего.

Митрич и первый снег

Первый настоящий снег в Москве выпал уже к началу ноября.

Промозглый ветер подхватывал огромные белые хлопья и плотно упаковывал в них – как в пенопластовые каркасы из магазина электроники – ветки деревьев с последними пожелтевшими листьями. Лепил из них плотные снежные шторы для ветровых стекол автомобилей, медленно ползущих в глухих полуденных пробках. Под колесами старых рейсовых автобусов снежные хлопья моментально впитывались в невесомый среднерусский суглинок, скопившийся за лето. Все это мгновенно превращалось в коричневую жижу и напоминало замысловатые, как транзисторные схемы, рисунки.

Первая волна молодого предпринимательского задора, чистая, как новорожденные снежинки, тоже быстро разбилась о волнорезы равнодушия и полного безразличия со стороны тех, в расчете на кого этот бизнес, собственно, затевался.

Гриша смог убедить зама по науке дать им свою рекомендацию, но ее финальная формулировка после всех бюрократических согласований оказалась настолько расплывчатой и невразумительной, что на клиентов вообще не производила никакого впечатления.

Дядя Санчеса ничего вразумительного не подсказал, контактов потенциальных клиентов предложить не смог, но вконец замучил советами и поучениями о том, что нужно, мол, заниматься большой наукой на благо родины, а не гнаться за длинным рублем. Тогда и клиенты сами придут.

Димычу тоже похвастать было нечем.

Замом по хозяйственной части оказался низенький полный дяденька в костюме-тройке, застегнутом на все пуговицы так туго, что весь его облик напоминал надувной шарик. Он никогда не сидел на месте и так стремительно перемещался по институту, что одновременно определить его местоположение и степень занятости было практически невозможно. Дядьку все звали «завхоз» или «Митрич». Димыч был свято уверен, что это сокращение от отчества Дмитриевич. Ни Гриша, ни тетушки припомнить его официальное имя и отчество не могли и предлагали обращаться к нему запросто – Митрич, как и все. Санчес нашел в ящике своего рабочего стола среди пыльных скрепок и кнопок засаленную брошюру с логотипом НИИ ПСУ на синей обложке – это была телефонная книга института, изданная более двадцати лет назад. В ней Димыч с удивлением обнаружил, что заместителя директора по хозяйственной части зовут Роман Арнольдович Митрич.

– Может, это его отец? Типа, династия завхозов? – Димыч осоловело уставился на желтую страницу справочника, не в силах поверить, что кто-то может проработать более двадцати лет завхозом в НИИ.

Выяснилось, что это тот же самый Митрич, что и двадцать лет назад.

– В институте в свое время были очень сильны антисемитские настроения, поэтому он своего отчества стесняется. И для подсобных рабочих, с которыми постоянно вынужден общаться, он вроде как свой в доску, – пояснила всезнающая Лена.

Димыч несколько дней громко и с расстановкой репетировал, как без запинки и смешков будет произносить «Здравствуйте, Роман Арнольдович, можно вас на секундочку?», и успел этим всех в лаборатории довести до белого каления. Потом еще две недели он пытался отловить Митрича то возле его рабочего кабинета («Буквально минуту назад вышел»), то в тусклых бесконечных коридорах института («Только что здесь проходил, поищите на шестом этаже»). Гриша посоветовал ловить завхоза у дверей дирекции, где еженедельно проходил ученый совет, однако Димыч побаивался ошиваться без дела в пустых огромных помещениях директорского крыла. К тому же с первого совета зам вышел в сопровождении нескольких важных пузатых дядек и на робкую просьбу поговорить ответил с формальной улыбкой: «Молодой человек, загляните ко мне после обеда в кабинет, пожалуйста, там и поговорим. Лады?». До 17.15 Димыч был занят увлекательной перепиской на «Одноклассниках» сразу с тремя девицами в попытках составить приятную программу на вечер, а когда спохватился, завхоз уже исчез, двери всех кабинетов его отдела были закрыты, а свет – выключен.

Через две недели Димыч все-таки добился аудиенции с неуловимым завхозом. Тот принял его по-деловому в своем кабинете, который оказался аскетично крохотным, со столом, заваленным метровыми стопками каких-то контрактов и счетов-фактур. Димычу пришлось сидеть на стуле, упираясь коленками в стол и наклонив голову так, чтобы не задеть бумаги, пачками свисающие с открытых стеллажей за его спиной. Кабинет почему-то находился не в директорском крыле, как у других замов. Димыч отлично помнил свой единственный визит в кабинет зама по науке – огромный, с панорамным видом на парк и внушительным, как у генералов в фильмах про войну, письменным столом. По площади тот кабинет был больше всей двухкомнатной квартиры Димыча в Химках. А вот Митрич почему-то сидел в техническом крыле института, где в коридорах редкие неперегоревшие лампы выхватывали из полумрака зловещие реликты советской наглядной агитации, сложенные вдоль стен еще десятилетия назад «на всякий случай» – может, технический ангар подладить, а может, после очередной смены власти показать свою лояльность.