Читать книгу "Тихий океан… лишь называется тихим - Александр Дёмышев"

Имелись в госпитале такие ушлые типы, с давно уж залеченными ранами, но, тем не менее, остающиеся в тылу. Это люди, нужные начальству: со связями, могущие что-то необходимое достать, либо стукачи. Вот за этими-то «долгожителями» госпиталя, за тем как лезли они из кожи, изворачиваясь, словно ужи на сковородке; как пытались хоть на денёк отсрочить неизбежную выписку и отправку на фронт, наблюдала Варя с нескрываемым презрением.

В те дни впервые заговорил Гиль Давидович о свадьбе:

– Ты, Варя, сама посуди. Я человек и военный, и врач в одном лице. Это же для семьи лучше не придумаешь. И почёт, и уважение, и за твоим здоровьем присмотрю – хорошо ведь, когда доктор всегда под рукой.

Варя отказывалась, но как-то вяло. И Гиль шёл на штурм:

– Да, я немолод. Но что молодёжь? Ветер в голове, опыта жизненного нет! А я – человек серьёзный. Тёртый калач! Да, не красавец. Но и не донжуан, по бабам бегать не стану. Соглашайся!

«Ну, а что делать? Обстоятельства изменились. Безрукую кто ещё замуж возьмёт? Но этот старый волосатый еврей! Ведь придётся с ним и постель делить! Или как? Стерпится – слюбится?» – Так размышляла Варя, слабо надеясь в глубине души на какое-то чудо, но ухаживаний майора теперь не отвергала.

Раненых в госпитале оставались считанные единицы. Безногий Звинякин всё покуривал в опустевшей палате, ожидая отправки домой. Однажды, зайдя проведать, увидала Варя, как Звинякин, торопливо затушив бычок, размахивает руками – дым пытается разогнать. Девичье сердце дрогнуло, пожалела инвалида.

Почувствовав в этом солдате что-то близкое, родное, присела Варя к нему на краешек постели. Они разговорились. Звинякин рассказал, как чудом остался жив, подорвавшись на мине. Показал затёртое довоенное фото, на котором стоял, держа на руках младенца, а рядом молодка.

– Это жена и сын Павлик, наш первенец. До войны аккурат на Первомай по городу гуляли и сфотографировались.

Солдат широко улыбнулся, глядя на родные лица. И Варя вновь отметила, что он довольно симпатичен. Приглядевшись внимательней к фото, она удивлённо спросила:

– Так ты из Кирова? Знакомое место. Это ж кинотеатр «Колизей»? Точно!

Варя рассказала Звинякину об эвакуации, о двух годах в Кирове. Вскоре нашлись и общие знакомые с Филейки. Уходя, она задержалась в дверях:

– Вот что. В палате ты один остался. Так кури уж, не прячься, чего там.

– Спасибо, Варя! Уважила!

– Да что мне, жалко? Дыми себе на здоровье…

Вечерами появилось свободное время. Варя подолгу засиживалась теперь в комнатке Гиля. Он поил её духмяным чаем, монотонно рассказывая о себе. Весна была в разгаре, но по ночам иногда ещё веяло холодком. Гиль подтапливал печь, и дровишки уютно потрескивали, создавая какую-то мирную, домашнюю атмосферу.

«Может взять прямо сейчас, да и согласиться?» Варя представила, что будут жить они вот так – тихо, мирно. Вести неспешные беседы за духмяным чаем по вечерам, под треск дров в печи. И так захотелось ей покоя и мира!

Майор нёс какую-то чушь. Варя не слушала, думая о своём. Затем тихо сказала, перебив:

– Я согласна.

Майор ещё говорил, не поняв – с чем она согласна. Потом до него дошло, но он, не поверив ушам, переспросил:

– Ты что-то сказала?

Варя молча разглядывала чаинки на дне стакана.

– Варя, ты что-то сказала. Повтори!

Она посмотрела как-то странно на майора, словно не понимая – откуда он тут взялся. И выдохнула:

– Да, Гиль. Я согласна.

– Согласна? Согласна… Ну и ладушки, ну и ладушки, – голос майора затрепетал, сделавшись чужим, незнакомым; от обычного спокойного тона не осталось и следа. – Свадьбу, когда же сыграем свадьбу? Эх, этот переезд, будь он неладен. На новом-то месте когда ещё обустроимся, да и работы навалится… Не-е-ет, ждать не станем. Сейчас нужно всё делать, сейчас!

Варя пожала плечами:

– Ты мужчина, тебе решать.

– Да-да, конечно, – губы майора задрожали от радости. – Вот что, послезавтра! Нет, отставить, послезавтра комиссия, а вот… в субботу. Да, в субботу. Другого варианта, пожалуй, нет. Свадьбу сыграем – и в путь, за госпиталем, на новое место. Семьёй!

– А удобно тебе в субботу? – неуверенно спросила Варя.

– Шабат? – Гиль Давидович усмехнулся. – Ну, я хоть и еврей… Но советский еврей! А советскому еврею всё удобно. Со всяческими предрассудками я давно покончил, иначе бы мне и жениться-то на тебе нельзя… Так что в субботу!

– Как скажешь, – Варя не могла разобраться в чувствах. Нет, не так она представляла когда-то в девичьих мечтах этот, один из главных моментов жизни. Всё было донельзя обыденно, и на душе стало как-то тоскливо. Стрелки часов перевалили за полночь. Она встала, чтоб идти к себе. Гиль тоже вскочил. Обнял её, точнее схватил, прижав к стене. Она пыталась вывернуться, с одной рукой это плохо получалось.

– Ну, ты чего? Варя! Мы же…

– Не «мы же»! До свадьбы – не дамся!

Майор опешил, чуть сбавил обороты, но сразу так остановиться не мог. Возня ещё продолжалась, тут у Вари из-за пазухи вывалилось что-то. Клетчатый свёрточек лежал на полу. Гиль нагнулся и, подняв, развернул. На его потной ладони лежала иконка, подаренная Варе Заровнядным, её Женечкой-женишком. Повисла неловкая пауза. Майор, прищурившись, разглядывал находку. Наконец изрёк:

– Так вот она где.

Варя молчала, потупив глаза, словно школьница, попавшаяся учителю со шпаргалкой.

– Вот что. Ладно, с этим делом до свадьбы я как-нибудь обожду, не страшно, – майор поднял глаза и, сунув иконку Варе под нос, продолжил. – А вот от этого его подарочка нужно избавиться. Прямо сейчас. Ты должна порвать с прошлым. Раз и навсегда.

Варя взяла образок, молча смотрела на него, вспоминая слова Заровнядного: «На счастье, Варюшка. Береги его, и будет всё у нас хорошо!» Рука с иконкой предательски дрожала. Богородица с Младенцем на руках грустно взирала на них. «Не будет хорошо, Женечка, не будет!» Она быстро нагнулась к почти прогоревшей печи. Хлопнула заслонка, и пламя, видимое в узкую щель, стало чуть ярче.

Гиль Давидович стоял, переваривая её поступок, словно язык проглотив. А она вышла, не простившись, тихо притворив дверь.

Образок разгорался. Пламя, охватившее его, становилось сильнее, жарило Варю, словно это она оказалась в печи.

Варя вскрикнула и проснулась. Госпиталь горел. Старое здание школы, в котором он размещался, полыхало как хворост. Огонь быстро распространялся, спешил захватить всё вокруг. Слышались крики: «Тревога! Пожар!» Доносился топот ног, звон бьющегося стекла. Едкий дым царапал горло. Вскочив, Варя бросилась к окну (по двери уже бегали огненные языки).

Она долго возилась с неподдающимся шпингалетом, дышать становилось всё труднее. Наконец, хрипя от нехватки воздуха, запустила она в окно попавшимся под руку чугунным утюгом. Стекло разлетелось вдребезги. Оцарапанная Варя, кашляя, еле вывалилась из окна на землю. Ей помогли убраться в сторонку. Подбежал Гиль, осмотрел, ощупал. Немного отдышавшись, приняла протянутую майором фляжку. Колодезная вода ударила холодом в горло. Варя огляделась. Солдаты ещё пытались поливать пламя из вёдер, но, кажется, они понимали: это бесполезно, зданию – кирдык!