Читать книгу "Загогулина - Марина Москвина"

Все молчат — не знают. Я тогда просунула голову в класс и говорю:

— Кузнецов, ваш тарелочник, в нашем пятом «Б» учился. А позавчера ушел в другую школу. Они переехали.

— Как же так? — растерялся Евгений Леопольдович. — У нас на носу ответственное выступление. В финале без тарелок… Нет! Это невозможно!

И тут он подошел ко мне.

— Девочка! — сказал Евгений Леопольдович. — Хочешь, я научу тебя играть на тарелках?

Я вспомнила Ботиныча. «А, — думаю, — теперь все равно. Хоть на кастрюлях».

Ответственное выступление во Дворце творчества назначили на вторник. Правда, это будет «соревнование по гимнастике среди юниоров». Мы только и сыграем — в начале марш, а в конце туш для победителей, но Евгений Леопольдович все равно очень волновался.

И я волновалась.

Для меня сейчас успех — все! Как представлю: я на сцене с тарелками! Тарелки блестят! Я стучу! Заключительный удар марша — бум-м!!! Аплодисменты! Может, кто-нибудь из публики крикнет: «Браво, Шишкина!»…

А Ботиныч уже за кулисами! И ко мне — через весь оркестр. «Прости, — скажет, — Шишкина. Я же не знал, что ты у нас — талант! А раз такое дело, приходи на тренировку и танцуй себе на здоровье с лентой!»

В общем, еле дождалась я этого вторника. И вот после уроков в парадной форме, с начищенными трубами мы прибыли на концерт.

Евгений Леопольдович в военном кителе. На груди ордена и медаль «За отвагу». Мы его таким еще никогда не видели. Он выстроил нас на сцене и сказал:

— Ну, други мои! Не подкачайте!

Занавес открылся. Евгений Леопольдович махнул мне дирижерской палочкой, и я ударила в тарелки!

Играли мы громко и здорово. Точно как в «Айвенго», когда музыканты созывают рыцарей на турнир! Евгений Леопольдович даже жмурился от удовольствия. А я, хоть оркестрантам нужно все время смотреть на дирижера, стала коситься в зал — нашла маму с папой, дедушку, двоюродного брата Лешку и давай им подмаргивать, чтобы не подумали, что я какой-нибудь, как говорит папа, Иван не помнящий родства. До того доподмаргивалась — чуть свой заключительный удар не прозевала.

Ну, нам хлопали! Минут пять, не меньше.

— Триумфально! Три-ум-фаль-но! — бормотал Евгений Леопольдович и по очереди нас обнимал.

…А за кулисами — через весь оркестр — ко мне шел Ботиныч.

— Шишкина, — быстро зашептал Ботиныч. — Выручай! Мы первые! А Давыдова из пирамиды заболела. И заменить некем. Будешь в основании? Есть?

— Есть! А вдруг не смогу?

— Да там не трудно! По команде «Стройсь!» — застынь, как бетон. Пока не скажу «Рассыпьсь!» — умри, но стой! Выстоишь, так и быть, запишу в секцию. Идет?

— Конечно, идет!

Уж сейчас-то я окончательно докажу Ботинычу, какой я для его секции незаменимый человек. Сама не помню, как напялила костюм длинной тощей Давыдовой, влезла в огромные белые тапочки и с другими гимнастками строем (я — последняя) вышла на сцену.

Ботиныч был уже там. Улыбающийся! В таком нарядном синем с беленькой полосочкой костюме! В руках у него — сноп колосьев, обернутый фольгой. Посмотришь на Ботиныча — сразу ясно, для кого мы будем туш играть!

— Стройсь! — весело скомандовал Ботиныч.

Ко мне двинулась толпа гимнасток. По очереди — одна за другой — они стали на меня вскарабкиваться. Правда, не все. Половина взбиралась на Борзакову, моего товарища по основанию. Борзакова схватила меня за руки и своими острыми коленками уперлась в мои.

— Раз! — хлопнул в ладоши Ботиныч.

Вверх поднялись остатки пирамиды — Прохорова со Щеголевой.

— Два! — Ботиныч подбросил сноп, а Щеголева с Прохоровой поймали.

В ту же минуту товарищ по основанию Борзакова закусила губу, вся покраснела и, вцепившись в меня, как утопающий за соломинку, начала медленно опускаться на пол.

Пирамида качнулась.

— Три! — выпалил Ботиныч, и все, кто стоял на Борзаковой, загремели вниз.

Мои, конечно, тоже попадали. Только одну удалось удержать — старшеклассницу Гусь. Я ее за ноги схватила. Сказал же Ботиныч: «Умри, но стой!» Вот я и буду стоять, хоть тут что!

Гусь рвется, а я не пускаю.

Ботиныч как рявкнет:

— Рассыпьсь!

А я не могу. Застыла, как бетон.

В зале такой шум поднялся! Смех! Свист!

— Это еще что за пирамида Эхиопса? — громко сказал главный судья соревнований.

Ботиныч схватил меня и утащил со сцены — прямо с ревущей Гусь на плечах.

— Ну, Шишкина! — прошептал Ботиныч на кулисами. — Считай, «два» в четверти тебе обеспечено!

Ну вот, а когда все выступили, наш оркестр опять построился на сцене. Главный судья объявил чемпионов соревнования. Им вручили награды. Мы сыграли туш и уже собирались расходиться.

И тут главный судья сказал:

— Дорогие участники соревнования! Уважаемые зрители! По единогласному решению судейской коллегии за проявленные во время соревнований стойкость и волю к победе ученица пятого «Б» класса двадцать третьей школы Лена Шишкина награждается Почетной грамотой!..

Все стали хлопать. Наши снова туш заиграли. Евгений Леопольдович вывел меня из оркестра и, пока я получала грамоту, держал мои тарелки.

А через несколько дней на физкультуре Ботиныч мне говорит:

— Ладно, Шишкина. Я тогда погорячился. Это Борзакова во всем виновата. А ты — идеальное основание для пирамиды. Со временем я тебя во второй ярус переведу. А там, глядишь, и с лентой выпущу. Тренировка завтра. В четырнадцать тридцать.

Но я не смогла. У нас была репетиция. Мы сейчас вальс один разучиваем. Красивый такой, старинный. Там нельзя без тарелок.

Как поет марабу

Коля Тарабукин стоял под моими окнами.

— Эй, — говорю. — Я сейчас в деревню! А ты?

— А я к отцу, в Африку, — задрав голову, сказал Коля.

— В Африку?!

Колин папа уже два года работал в Танзании торговым представителем.

— Ничего себе, — говорю.

Все нормальные люди во дворе болтаются или на даче, а он вон куда!

— Ты, — говорю, — оттуда хоть письмо напиши!

Через час мама посадила меня с рюкзаком в электричку. А еще через три часа я вышла на станции Фомкино. В голове запелось: «На дальней станции сойду, трава по пояс!..» И сразу увидела нашу тетю Нюру. Вместе с другими путейцами — в сапогах, рукавицах, в оранжевом рабочем жилете — она дергала между шпал траву. Оказывается, железную дорогу тоже пропалывают, как клубнику или огурцы!