Читать книгу "Встревоженные тугаи - Геннадий Ананьев"

6

Ярмышев проснулся, отбросил привычно одеяло, чтобы, как всегда, сразу встать и, нагнувшись, извлечь из-под кровати гантели; он даже приподнял голову, но сразу же опустил ее на подушку: затылок словно сдавило тисками, и боль пронзила все тело. Он вспомнил все: и выстрел, и заботливость бойцов-товарищей, и испуганное лицо Кондрашова, увидевшего кровь на бинтах, его холодную вздрагивающую руку, поданную на прощание, и мягкий голос: «Не умозаключение, а научный вывод на основе анализа обстоятельства руководил вашими действиями. Да-да! Именно – научный. Не улыбайтесь. И как вы можете, вам же больно». И дорогу вспомнил, на сей раз непривычно ухабистую, и хирурга совхозной больницы, который наложил швы, сказав, как и Нечет, что до свадьбы заживет, вспомнил встревоженное лицо Тамары Васильевны, которая торопливо вошла в его комнату, когда услышала разговор солдат; она помогла уложить его в постель, спрашивая беспрестанно: «Больно?! Больно?!» – потом поспешно вышла, быстро вернувшись с термосом и плиткой шоколада, налила горячего, круто заваренного чая.

– Попей и подкрепись. Сейчас для тебя это – главное.

Вспоминая все это, Ярмышев неподвижно лежал в постели и прислушивался к боли в голове. Боль постепенно утихомиривалась. Захотелось пить.

«Встать, наверное, нужно. Да, встать».

Он осторожно, стараясь не делать резких движений, поднялся и сел на кровати.

«Теперь в столовую завтракать идти. Надо. Сейчас вот пойду. Боль только утихомирится».

Ярмышев услышал шаги в коридоре, стук в дверь, хотел сказать: «Входите», – но не успел. Дверь отворилась, и в комнату вошел майор Антонов. Фуражка, гимнастерка, брюки словно выстираны в белой камышовой пыли. Серебрилась она и на белесых бровях, и на щетине небритого подбородка, а на щеках – грязно-белые потеки от стекавшего с висков пота, смешанного с камышовой пылью.

– Что вскочил? Давай, гвардеец, ложись. Давай-давай. Не чапайся. Уж не на заставу ли намылился?

Голос нестрогий, радостный. В глазах тоже радость. Помог своему заму лечь, поправив подушку и заботливо укрыв одеялом, затем взял стул и сел у изголовья.

– Прямо из камышей к тебе. Взяли последнего. Чабанов поднять пришлось. Дорофей Александрович хорошо помог. Вот кто знает камыши отлично! Пройдусь я как-нибудь, в самое ближайшее время, по старому руслу. Чтобы каждый уголок посмотреть. Потом еще вместе пройдем. Вернешься вот из госпиталя.

– Не поеду я никуда. Работы столько. Особенно, с молодыми.

– Думаешь, без тебя свет клином?..

– Не поеду, товарищ майор! Решен вопрос.

Антонов пожал плечами. Он понял, что по двум причинам не хочет ехать в госпиталь Ярмышев. О первой сказал четко: считает, что с такой пустяковой раной не имеет права покидать заставу. О второй – Божене, умолчал. Замечал Антонов, что в последнее время возвращался Ярмышев от геологов хмурый, да и вообще стал более замкнутым, хотя все свои обязанности выполнял, как и прежде, аккуратно и с душой. Видно, что-то нарушилось у него во взаимоотношениях с Боженой, однако ничего майор не спрашивал, ждал, пока Ярмышев сам все расскажет. Но старший лейтенант помалкивал. Даже сейчас, когда можно было бы откровенно объяснить свой отказ от госпитализации веской причиной: опасается надолго расстаться с Боженой.

– Что же, гвардеец, скорее всего, ты прав, – кивнул Антонов, и после небольшой паузы пообещал: – Попробую убедить начальника отряда и отрядного медика. Расскажи, как у тебя люди действовали?

– Молодцы. Особенно Акимов и Нечет.

Ярмышев принялся подробно рассказывать начальнику заставы, как он распределил силы, как подоспела группа Акимова и, задержав в пути нарушителя, устроила взрыв. С улыбкой вспомнил геологов, побросавших гитары и кинувшихся ко второй буровой, забыв, чего ради остались в поселке. Однако такой поворот событий, как теперь выяснилось, оказался пограничникам на руку. Не убеги геологи к месту взрыва, второй диверсант мог бы заподозрить, что в поселке засада.

Пока Ярмышев рассказывал обо всем этом, вошел старшина Голубев. Спросив о самочувствии, сел рядом с Антоновым, чтобы тоже послушать старшего лейтенанта.

– В моей группе тоже все орлы, – похвалил подчиненных Антонов, когда Ярмышев закончил рассказ, – и молодые пограничники не растерялись.

– И Рублев? – спросил Голубев у майора. – Струсил, говорят. А ну, если бы в два автомата врезали по бандиту, ушел бы он в камыши? Вряд ли. – Старшина помолчал немного и сердито спросил: – Почему такие хлюпики получаются?! Мать с отцом на руках носили. В армию приехал, командиры руки подставили. Учебный называется! В трусиках и тапочках на физзарядку. Не перенапрягся бы солдатик, ноженьки бы не натрудил сапогами. Тьфу! А им сколько, этим шалопаям? Восемнадцать. Разве это дети?

– Помнишь мой вопрос: какие глаза у Рублева? – спросил Антонов у старшины. – Не пригляделся? Не успел. Но впереди много времени. Вот тогда и оценим.

– Да и приглядываться нечего, товарищ майор. Бездумные у него глаза. Бездумные.

– Вот и нужно все силы приложить, чтобы мысли нужные в них появились.

– А солдаты как с ним будут разговаривать?

– Формально, какие к нему претензии? – вопросом на вопрос ответил Антонов. – Спросить, почему не стрелял? Ответ убедительный: впереди Карандин был, мешал. Не по нему же стрелять? Вот так. Но солдаты, думаю, потолкуют все же с ним. В курилке.

Начальник заставы не ошибался. В курилке собрались почти все пограничники. Молча сидели поначалу, дымили сигаретами. Сергей Кочанов первым заговорил.

– Замполит наш – что надо, я вам скажу. В огонь и в воду с ним можно.

– А майор что? Он, брат ты мой, всем нос утрет, – добавил Кильдяшев.

Вновь долгое молчание. Хотелось некоторым провести сравнение поведения старшего лейтенанта с поведением Рублева, но никто не решался, ибо не находилось убедительных слов. Нарушил в конце концов молчание Бошаков:

– В общем-то, все действовали умно и смело. Вот только мой земляк за спиной товарища укрывался.

– Он сам меня загор-родил… – начал было оправдываться Рублев.

– Ну-ну! Не пеняй на зеркало, коли рожа крива. А еще москвич. Представитель сердца Родины! – сердито оборвал Рублева Павел Бошаков. – Скажи спасибо, что я комсорг, а то поговорил бы с тобой, как с земляком!

Рублев пожал плечами и развел руками.

– Выдер-ржка из «Вечер-рки». Она твер-рдит: москвич – всегда москвич. Убедительно, дор-рогой земляк. Я это всегда буду помнить…

Встал Нечет. Неприязненно смерил взглядом Рублева.

– Вот что, друг, запомни…

Но ни Рублев, ни все остальные солдаты не успели узнать, что должен был запомнить Рублев: в курилку вошел дежурный по заставе и громко скомандовал:

– Выходи строиться!

Молча пошли во двор. Не смотрели друг на друга. А когда к двери подошел Рублев, расступились. Пропустив вперед, шли за ним в нескольких шагах.