Читать книгу "Полет орла - Валентин Пронин"

Разговаривая однажды с братом Николаем, Александр Сеславин утверждал:

– Мы, как люди военные, должны понимать не только отдельные передвижения и бои, но и предугадывать дальнейшую слаженность будущих действий. А Михаил Богданович уж давно разметил систему оборонительной войны…

– Дотоле неизвестную, – подхватил присутствующий при разговоре братьев Левенштерн, тоже адъютант главнокомандующего.

– Но столь же отступательную систему лелеют и в штабе Михайлы Илларионовича Кутузова, – заметил Николай, имевший друзей в штабе старого фельдмаршала. – Кутузов тоже давно знает решение. В начале первых вторжений французов уступать все до тех пор, пока наша армия не сблизится со своими источниками – как людским ополчением, так и бесперебойными поставками продовольствия, военных припасов и фуража. Пока не сформируется ополчение. И, завлекая таким образом огромную армию Бонапарта, мы вынудим его растягивать свою операционную линию на узком пространстве одного пути, а через то ослабевать, теряя из-за недостатка в съестных припасах людей и лошадей…

Но наконец даже при дворе российского императора, в светских салонах Петербурга, а не только среди штабного начальства и среди офицеров приграничных корпусов, стали распространяться слова Наполеона, сказанные им открыто на одном из военных совещаний в присутствии не только французов, но также подчиненного прусско-австрийского генералитета и некоторых журналистов. Вообще Наполеон не страдал преувеличенной патетикой. Говоря о своих планах, он был скорее точен и практичен до скуки. Однако тут «повелитель Европы» (текст оппозиционных газетчиков) якобы торжественно произнес, как некий избранник провидения:

– Судьба России должна исполниться. Внесем войну в ее пределы. – После чего он выслушал от своих маршалов отчеты о состоянии дивизий Великой армии, превосходящих мощью всё возможное на земле, и весело добавил: – С такими мальчиками я завоюю весь мир.

Глава третья. Вторжение Бонапарта

I

12 июня 1812 года, ранним утром, триста польских улан – красавцев и щеголей – на конях переплыли Неман. Это был символический акт вступления «Великой армии» Бонапарта на территорию Российской империи. Как говорится: завоевание началось.

Вслед храбрецам торжествующе гремели трубы, рушилась лавина рукоплесканий, несся восторженный рёв: «Vive l’Empereur!»

Вообще записи очевидцев были самые разнообразные. Например, говорилось, будто польских улан было не триста, а гораздо больше – целый полк, и не все они оказывались такими уж красавцами, так же как и их лошади. Причем сам Наполеон не отдавал столь нелепого приказа (тем более, что через реку заранее перекинули три надежных моста). Однако поляки поплыли верхом на лошадях самовольно, чтобы показать перед великим человеком свое усердие. Несколько улан утонули вместе с лошадьми. Кто-то заметил даже, что Наполеон высказал маршалу Бертье свое неудовольствие по этому поводу, хотя Бертье был здесь совершенно непричем.

Конечно, Бонапарт привык, что его присутствие при начале каких-нибудь массовых передвижений или боевых действий вызывает у людей приступы безумия и восторга. Но все-таки бессмысленная гибель кавалеристов (сорок уланов с конями, кажется) вызвала в нем раздражение. Показалось чем-то вроде дурного предзнаменования, хотя французский император не верил никаким суевериям. С высокого берега он наблюдал, как «Великая армия», вобравшая в себя силы почти всех европейских народов, пересекла русскую границу.

Над переправами пестрели знамена и штандарты кирасирских, уланских, драгунских полков; за дробным топотом кавалерии, дребезжа на неровных бревнах, с тяжким гудом проскакала конная артиллерия; сплошной массой киверов, ранцев и ружей текла пехота. Проходя мимо Наполеона, солдаты поворачивали в его сторону весело скалившиеся молодые лица. Среди золотого шитья, орденов, лент и плюмажей они видели только его приземистую фигуру в сером сюртуке без эполетов и низко надвинутой черной треуголке.

Постояв с полчаса на месте, Наполеон подошел к большому барабану, оставленному барабанщиком возле его палатки. Поставил на него короткую ногу и характерным жестом скрестил на груди руки.

– Avant, – неожиданно сказал он, ни к кому не обращаясь, – tout vient… – Однако парадно разодетые маршалы и адъютанты сделали какие-то торжественные жесты, а его высокий черногривый кузен Мюрат, явно переусердствовавший в украшении мундира золотом, лентами и страусовами перьями, даже снял причудливую шапку с огромным плюмажем, взмахнув ею весьма энергично. Наполеон знал, что Мюрат смельчак и рубака, но не отличается умом и тактичностью. Впрочем, он был теперь roi de Napoli, то есть король Неаполитанский и мог придумывать себе любые причудливые мундиры и головные уборы.

Вся нескончаемая масса войск, прибывавшая к трем переправам через Неман, обратила внимание на оживление среди свиты Наполеона. Солдаты еще громче заревели «vive l’impereur», стали подбрасывать кивера, а иные надевали их на штыки и, высоко подняв ружья, размахивали над собой. Итак, война началась. Ярко зеленели листья деревьев, прохладой веяло от реки, чайки кружились над водой. Но сотни тысяч вооруженных людей перешли эту реку, чтобы вскоре убить многие тысячи или миллионы других людей.

II

Некоторые из адъютантов военного министра Барклая-де-Толли (он же был одновременно главнокомандующим 1-й Западной армии) отправились из Вильны к корпусным командирам с предписаниями о направлении их передвижения. Армия покинула Вильну, отступив на восток. Всё, казалось, было строго продумано, организовано и точно.

Однако рано утром генерал Барклай подозвал к своей внушительной штабной повозке Сеславина. После приветствия Барклай сказал:

– Я обеспокоен отсутствием известий от Дорохова. Что вы на это скажете?

– Ваше высокопревосходительство, от остальных корпусных командиров уже получены ответы, – пояснил Сеславин. – Но Дорохову, по недоразуменю, ваше предписание не отправлено.

– В таком случае я поручаю это вам. Как бы не произошло беды – столкновения Дорохова с неприятелем. Возьмите небольшой отряд казаков и найдите корпус Дорохова, капитан.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, – и, не теряя ни минуты, Сеславин во главе двадцати казаков поскакал в западном направлении, через территорию, уже занятую неприятелем.

Пригнувшись к гривам коней, группа всадников мчалась через березовые перелески, пряталась в тени старых кряжистых дубрав, форсировала речки и перепрыгивала ручьи. Иногда напряженно вслушиваясь в многоголосый чужой говор больших скоплений иностранцев, довольно беспечно передвигавшихся по российской земле.

Временами цепкий молодой казачок карабкался на какое-нибудь могучее дерево и, приставив козырьком ладонь к глазам, вглядывался в синие дали наползавших одна на другую плотными пластами девственных пущ. Небо было серое, сеял дождь. Видимость плохая. Казаки, опытные разведчики, просматривали следы на проселочных дорогах. Завидев деревеньку, спешивались. Кто-то из смельчаков подползал огородами к крайней избе и опрашивал хозяев: не проходила ли поблизости крупная воинская часть нашей армии. А нет ли на постое чужих?