Читать книгу "Карта царя Алексея - Николай Дмитриев"

Поначалу за столом всё было чинно, но по мере того, как два расторопных холопа, метавшихся от стола к поварне, всё подливали и подливали в кубки ренского, гости стали чувствовать себя гораздо свободнее, языки развязались, и в трапезной началось обычное шумство.

Ван-Лейден на правах старшего говорил только с воеводой, толмачил их беседу про Украинскую войну, на каковой Епанчину довелось побывать, сам хозяин, но только когда уже было изрядно выпито, иноземец, как бы между прочим, поинтересовался:

– Скажите, ваша честь, а дальше к западу удобные гавани найти можно?

Епанчин ждал, что его будут спрашивать о торговле или о пошлинах, и вопрос Ван-Лейдена оказался для него неожиданным. Потому воевода сделал вид, что уже перебрал ренского, и вроде как отмахнулся:

– Да кто ж его знает? Известное дело, поморы на своих кочах к любому берегу пристать могут.

Поняв, что пока нужный разговор не выходит, хозяин встал и громко, перекрывая шум, сказал:

– Прошу всех перемены ради туда, – и он показал на дверь, что вела в гостевую.

Никто не заставил себя упрашивать. Все поднялись из-за стола, к которому тотчас устремились оба холопа и начали споро менять посуду. Епанчин тоже встал вместе со всеми и, сопровождаемый Ван-Лейденом, прошёл в соседнюю палату, где иноземец, сделав галантный жест, обратился к воеводе на ломаном русском:

– Имею предложить, как воевода есть дорогой гость, маленький презент. Прошу смотреть…

Епанчин глянул, куда указал Ван-Лейден, и неожиданно увидел девушку. Она сидела на стульчике, стоявшем посередине гостевой палаты, её золотистые волосы были распущены по плечам, а в руках она держала лютню. Ощутив в груди странный холодок, Епанчин замер на месте и сделал следующий шаг, только когда хозяин торопливо придвинул ему кресло.

Подождав, пока все расселись, девушка тронула струны лютни и, глядя прямо на воеводу, запела. Слов её песни Епанчин толком не разобрал. Похоже, выпитое ренское ударило ему в голову, и сейчас воевода ощущал некое умиротворение, вызванное сладкоголосым пением.

Девушка спела ещё несколько песен, собравшиеся начали бурно выражать восторг, а Епанчин, стремясь стряхнуть внезапное наваждение, незаметно от хозяина вышел во двор. Вино таки взяло своё, в голове шумело, и воевода, не понимая толком, что происходит, бездумно смотрел перед собой.

Сколько времени он так простоял, Епанчин не понял. Он обернулся только тогда, когда кто-то мягко тронул его за локоть и негромко спросил:

– Пан воевода отдыхает?

Увидев рядом с собой неизвестно откуда взявшуюся ту самую девушку, Епанчин, стряхивая обволакивающий хмель, мотнул головой.

– Ты чего хочешь?

– Поцеловать тебя, – улыбнулась девушка и неожиданно в самом деле чмокнула воеводу в щеку.

– С чего это ты? – малость опешил Епанчин.

– А понравился, – задорно ответила девушка, и воевода вдруг ощутил, как кровь ударила ему в голову.

Но тут ему сразу же вспомнились слова келаря и, решив, что это всё по наущению Ван-Лейдена, воевода пьяно качнулся:

– Что, может, и в баню со мной пойдёшь?

– А это ежели позовёшь… – с некой заминкой ответила девушка и, резко отшатнувшись, поспешила в дом…

* * *

Старший корабел Дединовской верфи Ламберт-Гельд, стоя у самого уреза, неотрывно смотрел на выстроенную им здесь голландскую пинассу, парусное вооружение которой было завершено всего какую-то неделю назад. Речное дно в этом месте круто уходило на глубину, и оттого не обычный плоскодонный дощаник, а настоящий мореходный корабль мог стоять совсем близко от берега.

Работы шли больше года, зато теперь кроме первого военного корабля Московии, получившего гордое имя «Орёл», были спущены на воду и выстроились в кильватер за пинассой яхта, две шнеки и бот. Ламберт-Гельд посмотрел на них, убедился, что якоря держат хорошо, и снова залюбовался «Орлом».

Да и было на что посмотреть. Три высокие корабельные мачты несли пять прямых парусов. Кроме них, сзади, на бизань-мачте, имелся нужный для лавировки косой парус. Вдобавок спереди был ещё и блинд[32], а с кормы, над двумя ходовыми фонарями, свешивался, слегка колыхаясь на ветру, утверждённый государем трёхцветный штандарт.

Жерла двадцати пушек, по десять с каждого борта, грозно выглядывали через открытые порты, в полной готовности палить по неприятелю, и, как убеждён был Ламберт-Гельд, на Хвалынском море, где для охраны идущих из Персии купеческих караванов в самое ближайшее время предстояло плавать «Орлу», сильнее корабля даже не могло быть.

Созерцание маленькой флотилии прервал старший над трудившимися на верфи русскими работными людьми дворянин Яков Полуектов. Подойдя к голландцу, он дружески взял его за локоть.

– Пошли, полковник Корнелиус приказал начинать…

По случаю завершения работ предстояла гульба. Тут же на берегу, там, где повыше, был установлен яркий навес и под ним стол для верхних. Для прочих строителей рядом поставили два длинных стола с лавками, на которых уже расселись плотники, конопатчики, бичевники и мастера парусных дел.

Когда Полуектов и Ламберт-Гельд подошли к навесу, там уже распоряжались полковник Корнелиус и служилый иноземец Ван-Сведен, а во главе стола восседал явившийся из Москвы боярин, по одну руку которого сидел дьяк Разбойного приказа, а по другую – подьячий мытной избы Иван Петров.

На столе густо стояли штофы с оковытой, ренским, жбаны пива, медовухи, сбитня, а вперемежку с ними – жареное мясо, дичь, горячие пироги, зелень и всё, что душе угодно. Глядя на это изобилие, только что усевшийся за стол новоназначенный командир «Орла» Давид Бутлер весело заметил:

– Неплохо начинаем…

Московский боярин косо глянул на капитана, а потом, выждав какое-то время, громогласно объявил:

– Волею государя нашего Алексея Михайловича, свершилось сие! – и первым поднял заздравную чашу.

Все дружно выпили, и затем, выждав малое время, вторым по чину поднял кубок полковник Корнелиус:

– Первому кораблю российскому виват!

Едва услыхав это, капитан Бутлер, успевший опорожнить уже не один бокал ренского, вскочил, выбежал из-за стола и взмахнул сорванным с шеи цветастым платком. Московский боярин недовольно поднял бровь, но не успел он раскрыть рта, как стоявший на якоре «Орёл» дал залп всем бортом.

Грохот пушечных выстрелов покрыл шум застолья, корабль окутался плотными клубами порохового дыма, и все сидевшие за столами, поняв, что капитан приказал дать праздничный салют, радостно зашумели, а Полуектов, не пожелавший отстать от полковника, перекрывая общий гомон, провозгласил:

– Флагу росссийскому виват!

Капитан Бутлер снова взмахнул платком, и корабельные канониры дали второй залп. Над водой опять поплыли клубы дыма, и когда за столом у верхних стало немного тише, молчавший до сих пор мытник Петров, не особо громко, но так, чтобы все расслышали, сказал: