Читать книгу "Магия, зло и бриллиант. Чисто убийственная трилогия - Деби Глиори"

Не доставив Титусу удовольствия видом своих слез, теперь Пандора получила возможность дать волю чувствам. В уединении и тишине чердака она свернулась клубочком и зарыдала. Она оплакивала и себя, и своего потерянного брата, до которого было теперь как до Луны, хоть они и жили в одном доме. Сквозь слезы она вдруг разглядела ржавую птичью клетку, обитель давно усопшего австралийского попугайчика, и прислоненную к ней старую книжку с картинками. Обложка была истрепана и кем-то изжевана, позолота с букв давно осыпалась, но все же название еще можно было разобрать. Пандора усмотрела горькую иронию в том, что именно «Снежная королева» возникла из небытия после стольких лет забвения. Новая волна слез хлынула из глаз, когда в памяти всплыл сюжет сказки. О том, как брата и сестру разлучила злая Снежная королева, и о том, как брат был спасен из ледяного плена любящей сестрой. Герда и Кай, вспомнила Пандора, ей на минуту показалось, что она сидит в старой детской и слушает мамино чтение, несмотря на протесты Титуса. Помнится, в четыре года он носил штаны с помочами… и это воспоминание заставило ее улыбнуться сквозь слезы…

…синий джинсовый комбинезон на помочах… с большим ржавым пятном на нагруднике, оставшимся от сильного носового кровотечения… которое приключилось у Титуса после того, как ей пришлось столкнуть его с трехколесного велосипеда. Его несло тогда прямо в ров, и она хотела всего лишь остановить его… но он, конечно, решил, что она поступила так просто из вредности… В те годы у него вечно шла носом кровь. А детская тогда была в другой комнате, в голубой комнате с большими окнами на втором этаже. Красивая была комната, солнечная, теплая и надежная. Мама как-то даже сказала, что Титус там родился…

— А я тут тоже родилась? — спросила Пандора, заглядывая маме в лицо и ощущая неприятную сырость в подгузнике.

— Ты вообще не родилась, — фыркнул Титус, поднимая голову от планомерно разгрызаемого танка из конструктора Лего. Его пухлые пальчики были не в состоянии отделить скользкие маленькие кирпичики, необходимые для сооружения трактора. — Тебя сделали в госпитале, — авторитетно добавил он.

— Нет, не сделали! — заорала Пандора. — Не сделали, не сделали, не сделали!

Титус со всем презрением своих четырех лет повернулся спиной к этой непристойной истерике и впился зубами в одно особенно упрямое колесико.

— Пандора, дорогая, не надо…

— НЕ СДЕЛАЛИ, НЕ СДЕЛАЛИ, НЕ СДЕЛАЛИ ТАМ!

— Ну хватит, не кричи…

Колесико вдруг соскочило с оси и влетело Титусу в рот. Он ахнул и вместе с воздухом втянул маленький пластиковый диск, который тут же застрял у него в горле, перекрыв дыхательные пути. Его нос, привычно забитый соплями, тоже не пропускал воздух. Выкатив глаза, Титус мгновенно побагровел от натуги, не в силах вдохнуть.

— ПЛОХОЙ, ПЛОХОЙ ТИТУС! — заревела Пандора, соскользнула с колен синьоры Стрега-Борджиа, визжа, как баньши, и поползла туда, где спиной к остальным сидел тихо задыхающийся Титус.

— Пандора! Бога ради, успокойся. НЕТ! НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!

Но Пандора уже подняла свои пухленькие кулачки и с силой обрушила их на спину брата. Со звуком пробки, вылетающей из бутылки шампанского, колесико выскочило из горла Титуса и пронеслось через всю детскую. Синьора Стрега-Борджиа вскочила на ноги как раз вовремя, чтобы подхватить сына. Тот медленно заваливался назад — с посиневшим лицом, но уже дыша полной грудью.

«Тогда Титус был на волосок от гибели», — подумала Пандора. Ей вспомнилось, сколько раз она спасала брата… Но теперь она интуитивно чувствовала, что Титус в гораздо большей опасности, чем когда бы то ни было прежде. В прошлом они часто ссорились, иногда безжалостно оскорбляя друг друга. В итоге каждый из них уползал в свою спальню зализывать раны… Но, подувшись друг на друга, они всегда находили спасительный путь к восстановлению отношений. На этот же раз все было иначе — гораздо более гадко, горько и долго… На этот раз, похоже, ни один из них не знал, как подступиться к наведению мостов через разделившую их пропасть.

Чья-то тень легла на пол. Пандора подняла глаза на стропила — оттуда свешивался гигантский тарантул, раскачиваясь на нитке паучьего шелка.

— Тарантелла? — прошептала Пандора, почти ослепшая от слез.

— Совершенно верно, — донесся ленивый ответ сверху. — Скажи мне, о ревущее дитя, это сюжет типа Роберта Брюса[5] или я чего-то не понимаю?

— Прости? — переспросила Пандора, наблюдая, как Тарантелла спланировала с потолка и прошествовала к кушетке, на которой она устроилась поплакать.

— Роберт Брюс, — напомнила паучиха. — Древний двуногий, много волос, особенно на лице. Ну же, ты должна знать эту историю. Оказался в пещере с тупой бритвой и услужливым пауком. Он еще изрезал себе подбородок, пытаясь гладко выбриться…

— Хм, вообще-то это не та версия событий, которая мне известна, — сказала Пандора.

— Неважно, — отмахнулась Тарантелла, считавшая, что содержимое многочисленных исторических книг не заслуживает ее внимания. — В общем, как гласит легенда, сидит он там, замерзая в своей шерстяной юбке, и пялится на свое тупое лезвие, подбородок весь в порезах и ссадинах, а борода на месте. Он совершенно подавлен, смотрит на свое отражение в луже, и тут обитательница пещеры, паучиха по имени Апокрифилла, опускается к его лицу и говорит: «Попробуй это, зловоннодышащий», и начинает ткать паутину прямо у него перед глазами. «Бррр! Паук!» — морщится он или что-то в этом духе и замахивается, чтобы разорвать паутину… Ты меня слушаешь?

— Я вся внимание, — честно призналась Пандора и добавила: — Давай дальше.

— С терпением, которым будущие поколения могут только восхищаться, Апокрифилла отползает в дальний угол пещеры и начинает ткать паутину снова, на этот раз таким замысловатым кельтским орнаментом, что Боб, вопреки своей паукобоязни, просто очарован…

— Боб? — переспросила Пандора.

— Ой, ну не перебивай, — проворчала Тарантелла. — Боб Брют, Роберт Брюс. Короче, он смотрит, как моя талантливая родственница создает свой эфемерный шедевр…

— И?.. — намекнула Пандора. — Что дальше?

— Ну, в общем, осталась не самая приятная часть истории. Особенно для нашей семьи… Так вот, висит эта паутина, как памятник великому трудолюбию Апокрифиллы, а Боб обращается к ней, желая знать, что это означает. «Что означает? — переспрашивает она. — Тебе подать философию вместе с красотой? Это означает, о владелец шерстяной юбки, что если я не преуспела в первый раз, поскольку какой-то небритый кретин не сумел оценить мою гениальность, то стоит попытаться снннн…» — Она хотела сказать «снова», но тут, оскорбленный столь фамильярным обращением со стороны какой-то паучихи, Боб Брют обрушил свой массивный кулак на ее хрупкое тельце, после чего вернулся к бритью.