Читать книгу "Возвращение Амура - Станислав Федотов"

«А как же сон? – вдруг вспомнила Екатерина Николаевна. – Эти сугробы, нарты… Ведь если бы я не встала, люди с факелами проехали бы мимо, и Николя бы замерз! Это я, я его спасла! Сон показал, что так предначертано! Ему – управлять половиной России, а мне быть рядом, оберегать его и, когда понадобится, спасти. А я-то, дура, засобиралась во Францию!..»

Екатерина Николаевна вскочила и бросилась в гостиную. Николя действительно спал на оттоманке, как был одетый, только сняв мундир и сапоги. Он свернулся калачиком на левом боку, по-детски подложив одну ладонь под щеку, а вторую сунув между колен. Отраженная зеркалом расцветающая заря превратила его мягкие волнистые волосы в литые завитки червонного золота. Золотились и усы, и не спрятанная подушкой бакенбарда, а на кончике носа сидел радужный зайчик.

Екатерину Николаевну окатила волна чисто материнской нежности к этому большому мальчику; он показался ей столь открытым и беззащитным, что она опустилась перед оттоманкой на колени, протянула руку и хотела коснуться пальцами розовой щеки. Хотела, но не успела. Мгновенным движением руки, которая только что была зажата между коленями, Николя ухватил ее запястье и прижал ладонь к губам. И только после этого открыл глаза – они были очень серьезны.

– Ты подловил меня, – сказала она, не пытаясь вырваться.

– Спасибо, – прошептал он и снова поцеловал ее ладонь.

– За что?

– За то, что стала говорить мне «ты». Это так приятно!

– Ты почему одет и не в постели?

– Потому что ты заснула одетой…

Екатерина Николаевна только сейчас обратила внимание, что была, и верно, в рубашке и пеньюаре.

– Мог бы и раздеть, – намеренно рассердилась она. – Но ты предпочел сбежать!

– Я не сбежал, – очень серьезно сказал он. – Я оберегал твой сон.

– Мы так и будем разговаривать? Нет, вы только подумайте, – всплеснула она руками. – Дом скоро проснется, любимая женщина все еще одетая, а муж ведет светскую беседу, ладошки целует…

Муравьева с оттоманки как ветром сдуло. Здоровой левой рукой он подхватил Катрин и увлек ее в спальню, откуда они вышли только к завтраку.

Глава 6

1

В Лондоне министр иностранных дел Генри Джон Темпл Пальмерстон, худой высокий джентльмен с седой шевелюрой и столь же седыми, что было неудивительно при его более чем шестидесятилетнем возрасте, бакенбардами, стоял, опершись двумя руками о край большого письменного стола, и читал расшифрованное секретное письмо. Оно только что пришло из Петербурга, от личного агента министра. Послание было невелико, но сэр Генри читал его долго. Вернее, долго смотрел в текст, усиленно размышляя над содержанием. Потом позвонил в бронзовый колокольчик.

В кабинет вошел секретарь, седоусый лысоватый человек, весь в черном.

– Николас, повесьте на стену самую большую карту Восточной Азии и пошлите за мистером Остином и мисс Эбер. Они мне нужны немедленно! И передайте мое задание Интеллидженс Сервис: срочно представить данные по русскому генерал-майору Муравьеву, бывшему командиру отделения Черноморской линии. Возьмите письмо, чтобы они не перепутали, а то в России много Муравьевых. Здесь все сказано.

Секретарь молча принял бумагу и вышел. Пальмерстон подошел к большому окну с узорным переплетом. За стеклами сквозь осенние деревья парка проблескивала река, плыли клочья тумана, подкрашенные солнечным светом. На реке дымил двухтрубный пароход. Если не считать пароходов, от которых с недавнего времени становится на Темзе все теснее и дымнее, то ничего в пейзаже не меняется. А ведь за последние семнадцать лет он, Пальмерстон, лидер либералов-вигов, в третий раз занимает этот кабинет. Если на следующих выборах виги опять победят тори, ему по праву должен будет принадлежать кабинет премьер-министра. Но до выборов еще далеко, поэтому надо хорошенько потрудиться сейчас, чтобы у избирателей не было сомнений в том, кому доверить управление Британской империей.

– Карта повешена, сэр, – сообщил за спиной бесцветный голос Николаса. – За мистером Остином и мисс Эбер посланы курьеры. Досье Муравьева у вас на столе.

– Благодарю, Николас. – Министр вернулся за стол, открыл папку, перелистал бумаги и удивленно поднял глаза на секретаря. – Поразительно, как быстро сработали наши чиновники от разведки: за полчаса собрать столько информации о каком-то малоизвестном генерале – это просто фантастика!

– Досье уже было готово, сэр, – по-прежнему бесцветно сказал Николас. – Я тоже удивился, но они объяснили, что ведут досье на всех генералов…

– Самое же поразительное, – усмехнулся министр, – даже не то, что в досье уже отмечено последнее назначение Муравьева, а это ваше удивление, Николас. Я всегда полагал, что эмоции вам не присущи.

– Ничто человеческое мне не чуждо, сэр. Я иногда улыбаюсь и даже смеюсь. Плакать, правда, не приходилось. Если только вдруг вы умрете…

– Я ценю вашу преданность, Николас. Надеюсь, плакать вам еще долго не придется.

– Я тоже на это надеюсь, сэр. – Николас был абсолютно невозмутим. – Я могу идти?

– Да. Как только Остин и Эбер появятся, пусть заходят сразу, без доклада.

– Разумеется, сэр.

Николас вышел. Пальмерстон проводил его смеющимся взглядом и погрузился в изучение содержимого досье.

Львиную долю досье составляла копия так называемого Формулярного списка о службе и достоинстве генерал-маиора Муравьева. Как явствовало из прилагаемого комментария, подобные «списки» велись в России на всех, кто состоял на военной либо гражданской государственной службе, еще с конца XVIII века. Пальмерстон хмыкнул: да такой «список» – счастливейшая находка для разведки: человек в нем – как на ладони. Должность, происхождение, вероисповедание, семейное и имущественное положение, образование, этапы карьеры, награды и отличия – что еще нужно, чтобы начать «обработку объекта»? Дальше все зависит от таланта и умения разведчика.

В досье отмечались болезненное честолюбие генерала, склонность к выпивке и рукоприкладству, а также – весьма стесненное финансовое состояние. Все эти черты (за исключением рукоприкладства) подтверждались, главным образом, строками из писем Муравьева своему брату Валериану: братья нежно любили друг друга и активно переписывались с той поры, как покинули стены Пажеского корпуса, а агенты Интеллидженс Сервис за не столь уж высокую плату широко пользовались услугами не только почтовых работников, но и перлюстраторов Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Интересно, что они докладывали по инстанции, прочитав такие строки: «…На вопрос твой о полученных мною наградах отвечаю, что я до сих пор за 6 серьезных сражений, за 4 месяца непрестанных стычек с неприятелем и самой трудной и деятельной службы ничего не получил, в виду же имеется за все одна награда. И то не чин, который бы мне очень был кстати при продолжении службы и к которому я представлен за 2‑е июля и всю службу до сего сражения… Словом сказать, во всей армии нет человека менее меня награжденного, ибо всегдашний товарищ мой в сражениях Рожанович все-таки получил чин, который был ему очень нужен, а все прочие в забытом нашем авангарде менее меня служили…»? Да-а, подумал Пальмерстон, я бы за это жестоко обиделся – и на непосредственное начальство, и на высшее командование, которое обязано быть в курсе всего происходящего иразумеется, должно знать настроения среди офицеров. Но, вернувшись к «Формулярному списку», министр легко вычислил, что Муравьев обижался напрасно: менее чем через три месяца, в марте 1831 года, он получил сразу три награды – орден Святого Владимира 4‑й степени с бантом, золотую шпагу с надписью «За храбрость» и польский знак отличия (virtuti militari) за военные достоинства 4‑й степени. Так что, думается, честолюбие его с лихвой было удовлетворено. Правда, очередного чина, штабс-капитана, он удостоился только в декабре следующего года.