Читать книгу "Санаториум (сборник) - Людмила Петрушевская"

Параллельно она начала лихорадочно чистить и жрать бананы, разбрасывая кожуру просто как обезьяна.

Дамы буквально поедали глазами ее лицо, юное, пухлое, грязное. Оно не отличалось красотой, у девочки имелись в наличии прыщи и типичная для подростка отечность под глазами, еще и нос был раздутый, а грязные волосы свалялись во что-то похожее на дреды. Брюхо наличествовало. Хиппи?

– Она помнит только недавнее! Бедная, у нее пубертат. Моя глупая девочка! – громыхнула мисс Занд и положила трепетную длань на голое плечо юной мадам де Стаэль. И тут же эта жадная рука была отброшена, как бы между делом.

Официант принес дикарке порушенное блюдо фруктов, появился главный врач, дал указания, исчез, девушке поставили на стол сок в бокале. Она одним махом его выпила, а через минуту уже положила голову на стол и обвисла. Ее унесли.

– В этом возрасте мы все как сумасшедшие, – откликнулась фройляйн Пруст.

На следующий год та же троица приехала и услышала, что мадам де Стаэль все еще ищет Фернандеса, шныряет по джунглям – иногда в чем мать родила – и сбегает от учителей именно сюда, в санаториум своей первой любви, причем сторожа надеются на будущие подачки – пока что она знает только формулу «дам миллион», однако денег банки ей не выделяют до совершеннолетия (до восьмидесяти пяти?), а пока оплачивают санаторий, дом экспериментаторов и их изыскания, содержат педагогов, врачей и персонал. Но вот, когда же случится искомое совершеннолетие, неизвестно, это должны установить судебные эксперты, а также психиатры, что делать.

В виде исключения местное правительство дало ей возобновляемую визу, потому что, первое, ее капиталы остаются в стране и, второе, из неких гуманных соображений – глупая девушка может не принять другой родины, страны с зимами, без этой свободы, джунглей и надежд, и может там погибнуть в холода, оставаясь вечной бродяжкой со своими криками «Фернандес, Фернандес», – или наследники упекут ее в психбольницу.

Такое дал интервью местный главврач в женский журнал (издание лежало на видном месте в библиотеке). Ибо вся история – с разнообразными домыслами типа: не было ли там психологического давления, а также пыток и кандалов, – просочилась, благодаря проискам именно наследников, в мировую прессу, и боковые потомки банкира возбудили ряд уголовных дел (преднамеренное интеллектуальное убийство, первый случай в истории, в связи с этим исчезновение, то есть хищение, миллионов).

И трио дам, собравшись на лето, все кукует, что вот – поменялось у нее тело, кожа, полностью убрана память о прошлом вместе с простыми навыками поведения, и все сделали правильно, иначе нам, умным, с нашим воспитанием, образованием и опытом, было бы невыносимо жить снова среди идиотов-подростков! Это как в двенадцать лет окончить университет, сплошная тоска! Не с кем слова сказать! И на всю жизнь причем.

Да, у нашей бедной мадам де Стаэль, говорят они, уже возобладали гормоны другого возраста, разум стал пуст, а любовь (здесь они глядят мимо друг дружки в некую даль) и тоска остались. А м-м Занд как парапсихолог однажды добавила, что память есть у каждого кусочка кожи, у каждой поры, чуть ли не память у сердца – есть ли, нет ли. Память у этого ритмично дрожащего комка.

Рассказы

Бедная девочка

Можно спокойно на этом сойти с ума несчастной матери, которая видит, как ее муж любит дочь, в прямом смысле этого слова. Его поглаживания, когда ребенок засыпает или его надо будить утром, его блаженство от тесного телесного контакта (дочь на коленях у отца), то, что он ее купает сам, это его преимущество, право и обязанность, и его довольный смех, когда он рассказывает гостям, что Манечка в ванной всегда прикрывает именно свою попку, ее считает неприличной (а все остальное, должны догадываться гости, она не закрывает), – и так дела идут до ее восьми лет, потом-то девочка спохватывается, что будет купаться сама, и мать уже как-то мрачнеет, что-то произошло там у них?

Мать эта, Ира – жена, крепкая хозяйка, все у ней чисто и прибрано, руки золотые (даже в том смысле, что металлически-жесткие, еще бы, все время чистят овощи, орудуют ножом, крутят ручку мясорубки, варят-жарят, а полы, столы, полки, а кровати-диваны-ковры, а тряпка-пылесос-ведро, а тесто-начинка-пироги-гости, и на зиму моют окна и заклеивают их, законопачивают, а весной растворяют настежь, опять моют и протирают, а на даче опять-таки все чистят-вытряхивают-вымывают, копают-сажают, поливают, полют, собирают, закатывают в банки-бутылки все эти соленья-варенья, морсик клюквенный и вино из крыжовника, почти шампанское). Но она и работает же, час туда – час обратно, восемь на службе… Десять часов ее нет дома, а тут восторженные расскзы мужа при гостях об этих купаниях дочери, и девочка всегда при отце, садится к нему на колени. Целует его в щечку и даже в рукав пиджака, да! Жена все чаще срывается на крик. Усталая, глаза врастопыр, хоть большие и прозрачные, но с постоянным мучительным вопросом в глубине, что происходит? Она мало того что ведет хояйство, у нее на руках и пожилая красавица-свекровь, преподаватель литературы, у которой всегда цитата на все случаи («благодарю-не-ожидал» или «и прилегли стада»). Бабка помешана на театре и на литературных концертах, попутно принимает ухаживания пожилых военных, не первый случай возвращения домой под конвоем. О чем говорили – да стала читать стихи, он просто чуть не споткнулся, и – «и прилегли стада». Смех, поздние ужины, папа уже выкупал дочь, почитал ей на сон грядущий и явился к ужину, и это в основном ему, любящему сыну, мамочка комически изображает (актерский талант несомненен!) очередного полковника. Все поели, включили телевизор, а Ира пошла мыть посудку. В постели полное умиротворение, оба почитали на сон грядущий и гасят каждый своё бра, через минуту муж храпит.

Ира совсем не любима, вот оно что. Муж воспринимает ее как нечто само собой разумеющееся, все эти чистые глаженые рубашки и сочные котлеты, и квартира уютная, и бабушка с девочкой занимается, и девочка хорошо учится. И Ира зарабатывает, инженер-конструктор. Семья – образец для всех! Так и надо, чтобы у них все так было. Как у отца с матерью.

Иногда (иногда) муж выполняет свои супружеские обязанности, это когда пришли из гостей, выпито как следует, жена красивая, необычная, нечто пробуждается, и он подваливается под бочок, ласкает ее, они целуются, как будто что-то воскрешая, какие-то прежние чувства, потом он отворачивается, надевает презерватив, делает свое дело, пыхтя, опираясь на руки как при зарядке, ах – и все, отвалился-отклеился, пошел по нужде и выкинуть что надо. Описание точное, хоть и пошлое, но что делать, есть вещи, которые просто нельзя наблюдать со стороны. А поэтически говоря, цветок принял тяжелого шмеля, цветок гнется и выделяет ему навстречу нектар, и не сладострастие ли это среди лепестков, когда хоботок внедряется в сердцевину, цветок выгибает пушистое лоно и содрогается под шмелем – раз, и снова невинное цветение, ветер и небеса. Утром на работу, вечером с работы, полные пакеты из магазина, дождь ли, снег ли….

И вот результат: Ира орет на мужа. Все у него не то и не так, не туда и не по-нашему, старушка-литератор качает седенькой головой, у нее в доме крика не было, они с покойным мужем уважали друг друга, он был полковник в отставке, на ночь он выпивал коньячку, она – чай с конфетами. И дружно шли спать, и не было никаких претензий. А тут этот неутоленный жар, кошачий вопль или непрекращаемый визг свинки, пока к ней везли на случку кабанчика из соседней деревни (дачный опыт).