Читать книгу "Свобода по умолчанию - Игорь Сахновский"

28. Третий рассказ Агаты

Мне иногда в голову приходит такой вздор, неудобно даже вслух повторить. Но когда я начинаю к этим вещам прислушиваться, они оказываются самыми загадочными. Знаешь, я четыре ночи подряд слышала вздохи и шевеления своей любимой собаки, которую с моего согласия усыпили: она так тяжело болела, и вылечить не удалось, и ветеринар сказал: «Не надо ей дольше страдать», но я полторы недели не могла решиться, а потом всё-таки пришлось. Ну вот, я её похоронила, оплакала, а матрасик её обжитый пока не стала убирать из коридора. И четыре раза по ночам меня оттуда будили эти звуки – я их никогда бы не спутала с другими, и я ведь не совсем безумная, слуховые галлюцинации не в моём репертуаре.

Ладно, давай я лучше тебе про другую сумасшедшую расскажу, более весёлую. Вчера в магазине на эскалаторе ко мне одна девушка поворачивается и улыбается во весь рот. Ну, я тоже тогда улыбаюсь, почему бы и нет. Она вдруг спрашивает: «А где здесь можно лягушек купить?» – «Каких, – говорю, – лягушек?» Она в ответ руки и ноги делает врастопырку, типа прыг-скок. И при этом серьёзная, как доктор наук. Я ещё на всякий случай уточняю: «Это что, вообще, имеется в виду?» Тут мы возле молочного прилавка застряли, она мне начинает рассказывать, что вот есть такие животные, они квакают, они ей нужны позарез, и где-то ведь должна быть вывеска «Лягушки», а там специальные красивые коробки с такой надписью, и почему я не хочу ей подсказать, где их продают?! Я пожимаю плечами – она обижается: «Ты пойми, мне очень, очень надо!» В какой-то момент мне почудилось, что это я безумица, а не она. «Не знаю, – говорю. – Если бы знала, сама бы давно купила целую стаю». И тут она вдруг меня по щеке потрепала и говорит: «А ты хорошая какая! И лягушек бы она себе купила. И чёлочка у неё, и скулы высокие! Только шарфик нищенский, как у бомжихи. Ну всё, пока!» – и пошла в другую сторону, в мясной отдел.

Я однажды сравнила свои взрослые желания с детскими – ты не поверишь, они почти не изменились. Не считая того, что я больше не хочу сниматься в кино. А всё остальное – девчоночьи фантазии, блёстки, ну совсем чепуха. Какой-то огромный, с половину ладони, сияющий изумруд из бутылочного стекла, какие-то белые атласные перчатки и накидки. Ну и, конечно, самые романтичные банальности: путешествие в далёкую страну, домик с красной черепичной крышей в маленьком приморском городе. Одно время я просто бредила этим домиком, а ещё больше – городом. Такая весенняя набоковская Фиальта с полупустыми кофейнями, мокрыми столиками и запахом дождя. А кофе там – как нефть. И, конечно, ничего этого у меня не было и, скорее всего, уже не будет.

Ещё я хотела бы снова оказаться в одной комнате, которая мне иногда снится как место действия главного детского кошмара. Помнишь, я упоминала случай, когда меня в парке похитил маньяк? Сейчас это, наверное, больше похоже на детскую страшилку или глупый анекдот, но у меня до сих пор, когда вспоминаю, мороз бежит по коже.

Да, про похищение. Мне было восемь с половиной лет, и мы пошли с папой в Центральный парк культуры и отдыха имени Горького – тогда, кажется, все парки в стране так назывались. Ну, там карусели на ржавых цепочках, сладкая вата, колесо обозрения. Но главное счастье – приехал цирк-шапито, и поставили брезентовый шатёр пыльного бледно-зелёного цвета, выгоревший на солнце; ты к нему ещё только приближаешься, а уже слышишь потрясающий хриплый оркестр, медные тарелки и удары в барабан.

Мы успели на дневное представление, и когда потом вышли наружу, я была настолько обалдевшая, что согласна была прожить всю дальнейшую жизнь только при том условии, что я круглые сутки летаю под куполом в серебряном купальнике или, ещё лучше, стою на спине у коня. У него из головы растёт плюмаж из перьев, вроде веера, и конь, весь потный, так несётся по кругу, что я даже спрыгнуть не могу, но мне и не надо – я бы не спрыгивала вообще никогда.

Папа сел неподалёку на скамейку покурить, а я всё бродила вокруг цирковой ограды, принюхивалась к запахам конюшни и опилок. Тут мне и встретился этот мужчина в клетчатой рубашке; он как будто специально поджидал и держал наготове безошибочные слова: «Ой, какая красивая девочка, какая красивая! А у меня дома есть птички – они, как увидят таких девочек, сразу начинают петь!» И всё, фокус удался – я пошла с ним.

Там за парком культуры сразу начинался пригород, совсем убогий частный сектор, этот человек вёл меня сначала по мосту, потом мимо леса и по какой-то деревянной улице, мне уже было не по себе, и я всё спрашивала: мы скоро придём?

Он меня привёл в одноэтажный дом, похожий на барак, с мусором и лужей у крыльца. Мы зашли в комнату, тоже грязную, замусоренную, и там действительно были две птички в самодельной клетке, но они даже и не думали петь.

И там ещё была женщина, совершенно голая. Сидела в углу на стуле, сбоку от буфета, не говорила ни слова и смотрела на меня. Этот мужчина в клетчатой рубашке вдруг заторопился и полез в погреб – или это подпол называется? – через такую дверь в полу с железным кольцом. Он там долго довольно возился и потом вдруг вылез в одних трусах, неприлично «семейных», и с ножовкой в руке. Обыденно совсем, без эмоций – казалось, он сейчас пойдёт пилить дрова. А женщина всё время сидела в углу, как немая. И ещё там был запах… Так пахнет у некоторых стариков изо рта.

Сейчас, кажется, смешновато звучит, а тогда ужас был невозможный. Эта голая сидит на стуле молча. Этот ходит озабоченный по дому в трусах и с ножовкой, причём поторапливается, будто у него срочные дела. И на меня больше не глядит: если я уже здесь, то со мной вопрос вроде бы решён.

У окна стоял кухонный стол с клеёнкой, а на подоконнике – гриб в трёхлитровой мутной банке. Может, помнишь, раньше настаивали вместо кваса такое питьё. Я смотрела на это бледное скользкое тельце в банке (то ли медуза, то ли заспиртованный уродец) и чувствовала, что мне отсюда никогда не уйти.

Непонятно, откуда у восьмилетней дурочки отвага прорезалась, но я улучила момент, забралась на стол, на эту клеёнку, взяла с подоконника банку с грибом, держу её за горлышко, отвела руку чуть назад и засветила банкой прямо в окно – там, наверное, рама была гнилая, потому что вместе со стеклом треснула и рухнула крестовина.

Уже плохо помню, как я выпрыгнула наружу, вся ободранная, и помчалась назад той же дорогой – бежала и ревела, пока возле моста не увидела папу с мокрым лицом. Как он угадал, в какую сторону я ушла? Но, представляешь, я не осмелилась ему рассказать ни про мужчину с пилой, ни про дом, где я была. Я бы вообще с радостью выкинула всё это из головы, но мне и сейчас, через столько лет, иногда снится та комната – и жутким образом тянет вернуться туда, как на место преступления. Мне мерещится, что я вхожу, а та женщина до сих пор сидит в своём углу.

Ну что, болтливая у тебя Шахерезада?

29

Телефон Хмурого снова подаёт голос – на этот раз высвечивается туманно-торжественное сообщение:

«Чрезвычайный полномочный курьер шесть раз не застал вас по домашнему адресу для вручения телеграммы чрезвычайной важности. В целях предосторожности свяжитесь с секретариатом управления делами APVI через QNW-47».