Читать книгу "Один год до Пробуждения. Реальная история Просветления - Настя Мажирина"

А ещё Миша всё время говорил об открытии сердца. Мол, только сердцем можно туда попасть. У меня сердце ассоциировалось с анахата-чакрой. Если сердце открыто, то в груди должно что-то теплиться и греть, а в душе должны цвести цветы. Если сердце человека открыто, то он всех вокруг любит и со всеми добр. Так я тогда думал. Поэтому в моём случае ни о каком открытии сердца речи идти не могло. У меня розы в груди не цвели — у меня там всё болело, я был на всех зол как собака. Наехал на Диму из-за кондиционера, ворчал на всех вокруг. Мне всё не нравилось. Сидеть неудобно, дорога пыльная, наблюдатель не выделяется. Какое, на хрен, сердце…

Однажды Миша положил мне руку на грудь, когда я в очередной раз сообщил ему о болях в груди в надежде получить хоть какое-то подтверждение тому, что практика идёт хорошо, раз есть телесные симптомы. Он положил руку и молча держал ее, а я весь напрягся в попытке расслабиться, чтобы, не дай бог, не упустить открывающие сердце божественные лучи, которые всенепременно должны были исходить из его руки. Но сердце так и не открылось, хотя я был уверен, что не упустил ни одного луча.

Миша постоянно повторял, что нужно «жить не для себя». Как это осуществить на практике, да с моим «закрытым сердцем», я не понимал. Но начал заставлять себя мыть за всеми посуду вне очереди и убирать со стола. Ломало жутко…

Когда семинар заканчивался, Миша заговорив о строительстве центра. Мол, есть в планах, но неясно, где строить. Нужно посмотреть землю под Питером, возможно, в Йошкар-Оле — «там воздух очень чистый, потому что войн не было». Я спросил, что он думает об Индии. Мы с Настей собирались в сентябре ехать в Индию, могли присмотреть там какой-нибудь старый ашрам. Миша ответил: «Почему бы и нет. Индия — хорошо, поедете — посмотрите. А в Йошкар-Олу никто не собирается?» Я спросил: «А сколько туда ехать из Москвы?» Миша сказал, что недолго.

У нас была машина и свободное время, так что я вызвался съездить. Мне казалось странным, что почти никто не проявлял никакой инициативы. Все сидели, потупив взгляд, и, даже когда Миша напрямую обращался к кому-то за помощью, помощь эту оказывали «через не хочу».

Мы сказали Мише, что собираемся поехать к Рубцову на Алтай. Миша почему-то ухмыльнулся и сказал, что Серёга (так он его называл) скоро сам в Москву приедет. Я спросил, точно ли он это знает, на что Миша ответил: с Серёгой вообще ничего не может быть «точно». Тогда я подумал, что это несомненный признак настоящего Гуру — быть спонтанным.

Под конец Миша начал намекать, что через 2 недели произойдёт какое-то событие, так что мы «должны быть готовы». Мы, конечно же, подумали, что это он о чьём-то Пробуждении говорит, и наверняка — о нашем. В ту ночь мы лежали в палатке и чувствовали, что, как ёжик в тумане, плывём по какой-то неизвестной реке в неведомом направлении, и нам от этого очень-очень хорошо: я ёжик, я упал в реку…

Домой мы летели на самолёте. Обсуждали семинар, Мишу. Нам «всё очень понравилось» (Миша часто смеётся над этой фразой, которую произносят все новички, побывавшие на его семинарах), и у нас остался заряд для продолжения практики в Москве. Миша рассказывал, что перед Пробуждением он «ходил в капюшоне» — ничего не видел вокруг себя, был сосредоточен на цели. Мы решили, что в Москве тоже будем придерживаться этой тактики. Уже в аэропорту, по прибытии, мы старались не отвлекаться на людей и красивые рекламные картинки. Это оказалось намного тяжелее, чем мы думали.

Москва после Крыма

Десять месяцев до Пробуждения

После Крыма мы были заряжены на практику. До Алтая оставалось пять дней, и мы не хотели растерять то, что накопили. Продолжали вставать в пять утра и делать ТМ с йогой (прости, Миша, с йога-асанами). Но с каждым днём поддерживать этот темп становилось всё тяжелее. Под конец пятого дня мы откровенно расслабились и решили, что обязательно нагоним на Алтае.

22 августа

Приехали с намерением никуда «не сливать» энергию. Ничего не делаем, кроме практик. День голодали. Устали, очень тяжело, еле выползли и восстановили режим (с пяти утра до девяти вечера). У жизни теперь есть цель и смысл, она самая настоящая. Это ощущение ничто не заменит. Мы друг другу очень помогаем и оказываем поддержку, как будто мы на самом настоящем полном опасностей пути. Сейчас я чувствую Мишу в сердце — может быть, не настолько, насколько хотелось бы — чувствую, что он нас ведёт.

Когда мы вернулись из Крыма, всё звенело, «матрица» шаталась, пытаясь нас увлечь, но мы делали практики. Оставшиеся дни в Крыму пытались открыть себя Гуру и понять свой путь. Между ребятами произошёл конфликт (Миша уезжал, ребята галдели, а Антон на них рявкнул), после чего было открытие друг другу и близость.

Когда по возвращении Миша сказал мне: «Слишком много себя, посмотри на других», — наступил кризис, и мы с грустью поняли свою бессердечность, замкнутость, ограниченность. К утру всё развеялось, и мы сердцем почувствовали практики, которые делаем не для себя. Мы много мыли посуду и делали что-то для других с настоящим удовольствием (под конец я вошла во вкус). Мне снились осознанные сны про Мишу: я склонялась к его ногам, принимая, пуская в сердце. Мы поняли смысл практики (делать то, что говорит Гуру, идти по рельсам, никуда не сворачивая), физиологию Просветления, почувствовали пустоту, почувствовали мысли как не принадлежащие нам голоса в голове. Мы приближаемся, и всё очень хорошо, очень правильно. Миша говорит, через две недели что-то произойдёт.

24 августа

Наблюдение: нужно расслабиться. Мы перенапрягаемся. Движение к Богу, отношения с Богом, с высшим Я — это как отношения между влюблёнными. Нельзя слишком давить своим желанием и чувством или брать силой, иначе произойдёт вынужденный разрыв, отдаление. Нужно больше расслабляться, всё происходит само, нужно только постоянное звенящее натяжение.

Ужас. Вчера был «развесёлый» день. Хотелось побыть отдельно друг от друга. Антон целый день мне казался агрессивным и плохим. Потом он отклонялся от расписания, чем меня рассердил, и поэтому я упорно делала практику на чувстве ненависти. Практика шла плохо, тяжело. Был час истерики. Легли спать порознь, и обниматься не хотелось.

Сначала мы ездили в метро с «опущенным капюшоном», но потом меня увлёк телик, потом люди в метро на обратном пути — их лица прямо затягивают, интересно.

С другой стороны, когда мы приехали из Крыма, режим и «капюшон, надвинутый на глаза» были реальной, необходимой и единственно верной стратегией. Сейчас Москва нас «разболтала», и мы не можем удерживать барьер, не насилуя себя. Барьер не нужно держать «из принципа», «из принципа» исключать контакты и всё интересное. Потому что, если загнать всё это внутрь, оно всё равно не даст покоя и потом выйдет боком. Здесь мы можем практиковать в определённом ритме. Если хочется другого, нужно искать другие условия. Когда мы возвращаемся в социум, отказываться от связей и обязательств (кто-то из друзей и близких волнуется, кто-то скучает) — это насилие над собой. А вот когда мы в отъезде, за нас никто не переживает.