Читать книгу "Большая книга ужасов – 65 - Елена Усачева"

В деревне темнота была уже не такая кромешная. От крайних домов за углом начиналась асфальтовая дорога с фонарями, слабый отсвет долетал сюда. Я видела шульпяковское лицо. Глаза распахнуты. Кажется, они у него серые.

– Я сейчас, – произнес он. Тряхнул самокатом и отправился к моему дому.

Ему навстречу из-под забора вынырнула фигура. Жуки – их там три брата, друг за друга горой. Что-то Шульпяков им сказал. Негромкое. Отдал самокат и пошел дальше. Обогнул палисадник. От лавочки поднялся второй. Теперь они все трое стояли около нашей двери. Дом был темен. Ни одного окна не горело. Где же бабушка?

Вдруг крикнули:

– Стой!

Ответа не было. Грохнул самокат. Мне ничего не было видно. Лишний шаг мог меня обнаружить, поэтому я жалась к крапиве. Сегодня она меня уже спасла.

Заворчал Шарик. Бряцнул цепью. Я представила, как он рванул, увидев чужого, как когти царапают землю от нетерпения, как он встал на дыбы, как взмахивает передними лапами.

Лай тяжелый, хриплый.

– Шульпяк! – позвал один из Жуков. – Ну его!

Шарик подавился лаем, застонал, загремела цепь.

– Шульпяк! Ты чего?

Шарик заворчал, закряхтел. Двое рванули прочь. За ними огромными скачками мчался наш ризен. Крики потонули в темноте. Со всех сторон стали отзываться голоса. Я побежала к крыльцу. Успела заметить прислонившегося к стене Шульпякова. Он стоял, сжавшись, словно Шарик выгрыз ему внутренности. Пока я на него смотрела, успела наступить на что-то странно знакомое, что мягко подалось под ногой. Свистнул воздух. Я обнялась с черенком грабель и рухнула под лавочку.

Шульпяков тихо засмеялся. Топот накатил.

– Тут она!

Вдруг стало светло. Так светло, как будто я умерла и уже перенеслась в рай, где вечный день, цветут яблони и порхают птички.

Птица и правда пропела. Оглушительно, надрывно. Я сдвинулась, чтобы фары так не били в глаза, и разглядела нашу машину. Сигналил клаксон. Как птичка.

Мама приехала.

– Маша! Ты ужасно выглядишь, – было первое, что сказала моя мама. – Мальчики, что вы здесь забыли? – спросила она подбежавших.

И все с криками бросились прочь. А я снова обняла грабли и заплакала. Лоб жутко заболел.

Сквозь крики прорвался собачий лай.

– Шамшут, – тихо произнесла мама. – Ко мне.

Взвизгнув, Шарик бросился к маме. Но тут же отпрянул и для порядка гавкнул на Шульпякова.

– Ко мне, – повторила мама.

Шульпяков выпрямился. Все-таки зверюга успела его исцарапать. Кровь текла по руке, на голом плече виднелись царапины.

– Шульпяк! – ахнули в темноте.

– Что происходит?

Мама с удивлением смотрела на меня. Я сейчас тоже была не красавица. Руки страшенные, про лицо молчу. Я попыталась плотнее запахнуться, под рукой почувствовала незнакомую ткань.

А потом прилетел камень, ударил о лавочку. Ком грязи впечатался в капот машины.

– У вас что, война?

Поднялся крик и вой. Шарик вырвался из маминых рук и нырнул во тьму. Оттуда завопили, поплыл девчачий визг. Шульпяков исчез. Фары выключились. И я наконец-то поднялась по ступенькам.

– Зина! Закрой дверь, – раздался голос бабушки.

Она сидела на террасе, на лавке. В темноте. Я не стала тянуться к выключателю. И так все было понятно.

Взрослые сразу ушли в комнату, а я осталась в кухне. Болели руки, болело лицо, но внутри было странно пусто и легко. Словно я уже умерла и могу свободно летать.

Шарика не стали сажать на цепь. Оставили около крыльца, и теперь он никого не подпускал к террасе. Камни стучали о забор – перебросить их через палисадник ни у кого не получалось. Иногда орала сигнализация. Тогда исчезали другие звуки. И это было хорошо.

Заплакал Шарик, ему, бедному, досталось.

Я вытащила из кармана крестик и повесила на шею. Пускай будет. Пользы никакой, но и вреда тоже.

Руки дрожали. Все хотелось их чем-нибудь занять. Выпила чашку молока. Мало. Пока наливала из банки, пролила. Белая лужица растеклась по клеенке, прикрыла бок гигантской клубничины. Секунду лужица оставалась в состоянии покоя, а потом вдруг из нее выросло щупальце. Оно повело вверх белесую линию. Стали вырисовываться печатные буквы.

«Н»… «Е»…

Не..

«Б», «О»…

Я опрокинула чашку, замазывая слово. В последний момент там появилась буква «Й».

Ах ты Юлечка, Юлечка! Советуешь не бояться. А чего мне тут бояться? Тебя, что ли, мертвую? Мне живых бояться надо.

– Собирайся!

Мама ворвалась на кухню. За ее спиной как два крыла взлетели занавески.

– Отец приедет завтра утром, разберется, что здесь и почему. Что ты застыла? Вставай!

Голову словно обдало ледяной водой. Я все поняла. Вот уже несколько дней Юлечка пытается меня оставить в деревне. Прошлой ночью должно было завалить меня, а не Вичку. Но я успела увернуться. Если бы не успела, то несколько дней в постели мне было бы обеспечено. Если бы меня поймали Жуки и побили, я бы тоже оказалась в постели. Если бы на меня днем упал дом, то ни на какие Соловки я бы не поехала. Любовь – она тоже держит. Поэтому несчастный Шульпяков полез целоваться. Поэтому согласился спустить Шарика.

– Она нас не выпустит, – прошептала я, кладя пятерню в молочную лужу. – Нам нельзя ехать.

В молоке ранки на руке перестали пульсировать. Я зачерпнула из лужицы и провела мокрой ладонью по лицу. Как же хорошо.

– Прекрати истерить!

Мама не орет. Она говорит тихо. Голос звенит напряжением.

– Пойдем!

– Нет! – отстранилась я. Хотелось быть убедительной, сильной. Но я устала. – Она убьет тебя! Проколет колесо у машины, устроит аварию! Я не знаю, что еще. Она уже пыталась убить Вичку, она заболела бабу Шуру. У нашей бабушки тоже из-за нее радикулит.

Я пыталась объяснить, но слова выходили все не те. Я видела по маме. Она испугалась. За меня, что ли?

– Мамочка, дорогая! – схватила я маму за руки. – Я тебя очень люблю! Только не надо никуда ехать! Надо остаться! Надо здесь от нее избавиться. Она нам не даст уехать! Она что-нибудь сотворит!

Мама перехватила мою руку и потащила меня на выход.

– Вещи отец заберет! – крикнула мама.

Я поняла, что сейчас случится страшное. Что мама запихнет меня в машину и поедет. И что сумасшедшая Юлечка ее убьет. Убьет из-за меня.

– Нет! – завопила я, падая на пол. – Нельзя! Мамочка! Нельзя! Мы не поедем! Она не выпустит! Она убьет! Нет!

Я орала и билась. На террасе я освободилась и прыгнула к чулану. Дверь, хилый замок. От одного удара он потерял все гвозди.