Читать книгу "С театра войны 1877-1878. Два похода на Балканы - Лев Шаховской"

Внизу кургана раздались полные, чудные аккорды: Коль славен наш Господь в Сионе… Затем музыканты проиграли Боже, царя храни, и наконец, сигнальный рожок стал тонко выводить зарю. Между тем звуки колесного экипажа раздались на кургане невдалеке от стола, за которым сидел великий князь. Кто-то сказал, что это приехал генерал Гурко, но в темноте ничего нельзя было разглядеть. Через минуту на освещенном поле обрисовалась невысокая, но мощная и крепко сложенная фигура генерала.

Гурко стал рассказывать и называть те русские позиции, которые он объезжал в этот день, и сказал между прочим, что видел, как по Софийской дороге прошли два турецких табора, вышедших из Плевны и конвоировавших несколько телег, которые показались ему пустыми и шедшими, вероятно, за провиантом в одну из ближайших болгарских деревень.

Великий князь скоро ушел обратно в свою палатку, но свита его осталась еще сидеть за столом. Генерал Гурко досидел до первого часа ночи, беседуя с генералом Тотлебеном и Имеретинским. Около полуночи пошел дождь, и все поспешили разойтись по палаткам. Тогда и генерал Гурко начал собираться ехать в деревню Пелишат, где он временно остановился в ожидании окончательных приказаний великого князя.

Четыре ординарца и я подошли к генералу, когда он встал из-за стола. Он любезно пожал нам руки и проговорил шутя: «Ну, пойдемте плутать вместе». Мы все взобрались на своих коней и из освещенного пространства въехали в черную, кромешную тьму. Ничего нигде не было видно, никакого предмета нельзя было отличить, было перед глазами только одно черное. Нельзя было разглядеть гривы своей лошади, друг друга мы не видали, только по стуку копыт да по звуку своих голосов следовали друг за другом, напрягая все внимание, чтобы как-нибудь не отстать и не потеряться в этой темноте. Дождь между тем начал лить как из ведра, и дорогу быстро разгрязнило до того, что наши лошади, подкованные турецкими подковами, стали скользить всеми четырьмя ногами. До деревни, куда мы ехали, было девять верст, но мы сбивались раз пять с дороги, и наконец проводник наш болгарин Ранов, служащий у генерала Гурко также и переводчиком, внезапно испустил громкий крик:

– Стой, стой!

Мы остановились.

– Где вы, Ранов? – стали мы кричать проводнику.

– В канаве, – послышался ответ из темноты.

Мы рассмеялись. Да, мы, несмотря на неприятное путешествие ночью и под дождем, были в веселом и бодром настроении. Мы снова были с генералом Гурко, и это маленькое ночное путешествие напоминало нам смелый и веселый поход за Балканами. Между тем Ранов вылез из канавы и наткнулся на плетень. Оказалось, что мы у нашей деревни, к которой подъехали как-то нечаянно. Вызвали тотчас же болгар с фонарями и благополучно заночевали в Пелишате.

Пелишат,

22 сентября 1877 г.

В селении Трестеник

Генерал Гурко, назначенный на днях начальником всей кавалерии (как русской, так и румынской), расположенной в окрестностях Плевны, обратил свое внимание главным образом на Софийское шоссе, которое может поистине назваться единственной и самой важной жизненной артерией Плевны. Через Софию сообщаясь с Константинополем, турецкая армия, сосредоточенная в Плевне, может получать из самой столицы Османлисов жизненные и боевые припасы, подкрепления войсками, вывозить раненых и больных и, наконец, в крайнем случае отступить из Плевны за Балканы. Благодаря такому важному значению Софийского шоссе для Плевненской армии, турки употребляют все старания, чтобы укрепить и обеспечить для себя этот единственный спасительный для них путь. Окруженный со всех сторон русскими и румынским силами, Осман-паша держит еще в своих руках этот последний ключ в Плевне – дорогу в Софию. Укрепления, возведенные турками для защиты Софийского шоссе, начинаются у самого города Плевны, именно у каменного моста, ведущего через реку Вид. Этот мост защищается так называемыми предмостными укреплениями (têtes de pont), расположенными на окрестных к мосту высотах; из этих укреплений самое значительное находится на возвышенности близ деревни Опанец севернее Плевны. Затем, все селения вдоль Софийского шоссе заняты турецкими войсками всех трех родов оружия; в селениях Дольнем и Горнем Дубниках, Телише, Луковицах, Брестенице, Яблонице и других воздвигнуты редуты для артиллерии, накопаны ложементы и ровики для пехоты. Турецкие транспорты, двигающиеся по шоссе от селения к селению, прикрываются обыкновенно густыми колонами кавалерии и пехоты при орудиях, причем кавалерия держит по сторонам дороги разъезды для предупреждения неожиданного нападения. Едва показывается где-нибудь вблизи шоссе русская или румынская кавалерия, пехотный конвой турецкого транспорта немедля сходит с шоссе в сторону вместе с орудиями и выстраивается в боевой порядок на двойное и тройное расстояние ружейного выстрела этого транспорта; посылают тотчас же в соседнюю деревню гонца за подкреплениями, а из деревни посредством условных знаков, флагов или зажженных пучков соломы дают знать в Плевну, что неприятель приближается к шоссе, и из Плевны выходят войска на помощь транспорту. Таким образом, каждое селение на Софийском шоссе грозит ежеминутно обратиться в крепость и каждый пункт на шоссе во время движения турецкого транспорта – стать местом продолжительного и ожесточенного боя. Но не всегда удается туркам привести в действие эту хитро задуманную организацию защиты Софийского шоссе. Вчера, 3 октября, сотня казаков, завидя из селения Митрополь вереницу подвод, выходящих из Плевны, прорвалась сквозь цепь турецких аванпостов и под выстрелами Опанца и предмостных укреплений достигла турецкого транспорта, не потеряв при этом ни одного человека убитым или раненым. Турецкие пехота и кавалерия, конвоировавшие транспорт, ошеломленные таким неожиданным нападением, кинулись назад в Плевну, не сделав по казакам ни одного выстрела, а турецкие батареи принуждены были замолчать, так как иначе им пришлось бы стрелять по собственному же транспорту. Транспорт этот шел в Орхание с больными и ранеными, и казаки ограничились тем, что выпрягли волов из телег, самые телеги испортили и угнали вместе с волами гурт баранов в количестве 300 штук.

Сегодня у нас первый теплый и ясный осенний день; до сих пор сеял тонкий и беспрерывный дождь наполовину со снегом, было невыносимо сыро и холодно. От холода много турок бежало из Плевны, много их было поймано казаками на наших аванпостах. Которых приводили к генералу Гурко для допроса, все имели жалкий и несчастный вид, жаловались на голод и сырость и, прежде чем отвечать на вопросы, просились отогреться. В течение двух последних дней было приведено до 25 человек турецких беглых солдат, с посинелыми губами, с желтыми худыми лицами, с воспаленным взором, одетых легко; они, входя в избу генерала, тянулись все руками к топившейся печке, и когда генерал давал им хлеба и чаю, они с жадностью поглощали и то, и другое, повторяя: «Аллах наградит тебя за твою доброту». На вопросы они отвечали односложно, не пускаясь в объяснения и ограничиваясь только необходимым ответом. Их показания рисовали положение турецкой армии в Плевне в плачевном свете и во многом были согласны между собой. Между прочим, эти дезертиры показывали, что с наступлением дождливой и холодной поры десятки турецких солдат оставляют свои посты и по ночам уходят из Плевны. Больных много, преимущественно лихорадками, так как теплой одежды у солдат нет вовсе, и с переменой погоды одежда солдат осталась все той же. Обыкновенно больных этих и раненых помещают в самом городе в болгарских домах, из которых выгнали хозяев на улицу: болгарские дома остались единственными уцелевшими от бомбардировки в Плевне, турецкая же часть города вся разрушена русскими снарядами. Раненых и больных вывозят из Плевны небольшими партиями (повозок во сто и полтораста) в Орхание (на Софийском шоссе), где находится турецкий госпиталь, и оттуда в Софию. Между прочим, в Плевне уцелели от бомбардировки все болгарские церкви, в которых, по показаниям опрошенных дезертиров, хранятся склады пороха и боевых припасов, и вход в эти церкви охраняется часовыми. Число турецкого войска в Плевне простирается до 50 тысяч низама, который за потерями пополняется редифом и мустегафизом из Софии. Продовольствие войска весьма скудное, состоящее обыкновенно из отпускаемого на каждого солдата в день трех четвертей фунта хлеба, испеченного из смеси кукурузы и ячменной муки, и, кроме того, полфунта мяса, выдаваемого на два дня. В настоящее время запасы муки и мяса доставляются в Плевну из отдаленных мест, так как окрестные деревни дочиста обобраны турками, и находившиеся в них болгарские склады хлеба, так же как и стада баранов, съедены плевненской армией. Осман-паша живет в палатке за городом, в лощине, близ дороги, ведущей в Гривицу; он каждый день объезжает некоторые из позиций Плевны и посещает в городе больных и раненых. В боевых припасах оказывается также недостаток: прежде, по показанию беглых солдат, отпускали до 300 ружейных патронов на человека, а теперь выдают всего по 60 или 80 патронов. Свое бегство из Плевны дезертиры объясняют голодом и сыростью. По большей части дезертиры эти страдают от лихорадки, и показания их сводятся к изображению такого печального существования в Плевне, при котором им жить больше невмоготу. Этим печальным положением дел они объясняют и оправдывают свое бегство.