Читать книгу "Кадры решают все. Суровая правда о войне 1941-1945 гг - Владимир Бешанов"

Однако стремление быстро поднять уровень промышленного производства неизбежно вело к идее «Большого скачка». К тому же, на Западе начиналась великая депрессия, потрясшая мировой рынок и создававшая «условия нового революционного подъема». Похоже, в Европе назревала «благоприятная обстановка». Чтобы своевременно оказать помощь пролетариату «отсталых» стран, срочно требовались развитый военно-промышленный комплекс и могучая армия, а для этого — окончательное решение крестьянского вопроса, осуществление полной государственной монополии в сельском хозяйстве, доведение до логического конца ленинской идеи принудительной организации «большинства рабочих и крестьян».

Кстати, Владимир Ильич, задумавший хлебную монополию, хлебную пайку и трудовые армии еще до взятия власти, считал «Декрет о земле» ошибкой, уступкой, сделанной в угоду левым эсерам, помогавшим осуществить Октябрьский переворот. Фермерский путь развития сельского хозяйства все «красные профессора» отвергали безоговорочно. Фермер, по нашему «кулак», это классовый враг. К тому же, произведенную продукцию, хоть бы и с помощью тракторов и научных приемов, этот мироед, «паук и вампир» непременно желает продать с выгодой для себя.

Любой, самый мелкий частный собственник, независимый производитель одним только фактом своего существования «рождает капитализм и буржуазию». Колхозы для того и были придуманы, чтобы хлеб изымать централизованно, желательно даром, с песнями загружать в закрома родины и не зависеть от «кулацких капризов».

* * *

В апреле 1929 года, идейно разгромив бывших «левых коммунистов», оказавшихся ныне «правыми уклонистами», высшее советское руководство провозгласило «общее наступление социализма по всему фронту».

«Год великого перелома» означал сворачивание новой экономической политики, сплошную насильственную коллективизацию, возврат к чрезвычайным мерам, подавление железной рукой любого сопротивления. От «постепенного и неуклонного» объединения мелких хозяйств — к «неуклонному», ударными и сверхударными темпами обобществлению частной собственности в деревне, с применением всего арсенала средств «убеждения». В общем, большевики решили снова примитивно ограбить мужика-хлебороба.

Позже профессора истории КПСС объясняли послевоенным поколениям граждан: выхода иного не было — агрессивность империализма, как обычно, непрерывно возрастала, «кулачье» богатело, наглело и «организовывало подкопы» против Советской власти, да и всему народу пора было объявить, что уступка, сделанная капитализму в 1921 году, была лишь временным отступлением, накоплением сил перед рывком в светлое будущее.

Необходимость использования самых чрезвычайных мер отныне обосновывалась изобретенной Сталиным теорией обострения классовой борьбы по мере успешного продвижения к социализму:

«Социализм успешно наступает на капиталистические элементы, социализм растет быстрее капиталистических элементов, удельный вес капиталистических элементов ввиду этого падает, и именно потому, что удельный вес капиталистических элементов падает, капиталистические элементы чувствуют смертельную опасность и усиливают свое сопротивление…

Это есть перегруппировка сил классовых врагов пролетариата, имеющая своей целью отстоять старое против нового. Нетрудно понять, что эти обстоятельства не могут не вызывать обострения классовой борьбы».

Если враг не сдается, его уничтожают. Как класс. Если сдается — тоже.

Занимательно, до чего меняются люди. Максим Горький, тогда еще не купленный с потрохами, 20 ноября 1917 года писал:

«Рабочий класс не может не понять, что Ленин на его шкуре, на его крови производит только некий опыт… Рабочий класс должен знать, что чудес в действительности не бывает, что его ждет голод, полное расстройство промышленности, разгром транспорта, длительная кровавая анархия, а за нею не менее кровавая и мрачная реакция». Что ж, в 1933 году он воспевал чудеса Беломор-канала, строившегося руками зэков и его начальничков из НКВД.

В декабре 1929-го года Сталин объявил поворот от политики «ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества, как класса». Для подавления сопротивления недобитых капиталистических элементов, их раскулачивания и уничтожения, приходилось признать допустимость чрезвычайных мер. Временно, конечно.

И как только большевики занялись любимым делом, победы последовали за победами, аж голова закружилась от успехов. Чуть больше года прошло, а уже половина крестьян (более 10 миллионов семей) записалась в колхозы: «Мы перевыполнили пятилетний план коллективизации более чем вдвое». Пейзанам настолько соблазнительно разъяснили преимущества колхозного строя, что в колхозы повалили «не отдельными группами, как это имело место раньше, а целыми селами, волостями и районами, даже округами».

Тех, кто не желал объединяться в крупные хозяйства, даже из числа бедняков, в соответствии с установившейся практикой зачисляли в подкласс «подкулачников». Писатель Михаил Шолохов в личном письме Сталину описывал процесс сдачи хлеба колхозами одного отдельно взятого Вешенского района Северо-Кавказского края:

«Так как падающая кривая поступления хлеба не обеспечивала выполнения плана к сроку, крайком направил в Вешенский район особого уполномоченного т. Овчинникова (того самого, который некогда приезжал устанавливать «дополнительную» урожайность). Овчинников громит районное руководство и, постукивая по кобуре нагана, дает следующую установку: «Хлеб надо взять любой ценой! Будем давить так, что кровь брызнет! Дров наломать, но хлеб взять!»…

И начали по району с великим усердием «ломать дрова» и брать хлеб «любой ценой». К приезду вновь назначенного секретаря РК Кузнецова и председателя РИКа Королева по району уже имелись плоды овчинниковского внушения:

В Плешаковском колхозе два уполномоченных РК, Белов и другой товарищ, фамилия которого мне неизвестна, допытывались у колхозников, где зарыт хлеб, впервые применили впоследствии распространившийся по району метод «допроса с пристрастием». В полночь вызывали в комсод, по одному колхозников, сначала допрашивали, угрожая пытками, а потом применяли пытки: между пальцев клали карандаши и ломали суставы, а затем надевали на шею веревочную петлю и вели к проруби в Дону топить.

В Граческом колхозе уполномоченный РК при допросе подвешивал колхозниц за шею к потолку, продолжал допрашивать полузадушенных, потом на ремне вел к реке, избивал по дороге ногами, ставил на льду на колени и продолжал допрос.

В Лиховидском колхозе уполномоченный РК на бригадном собрании приказал колхозникам встать, поставил в дверях вооруженного сельского, которому вменил в обязанность следить за тем, чтобы никто не садился, а сам ушел обедать. Пообедал, выспался, пришел через 4 часа. Собрание под охраной сельского стояло. И уполномоченный продолжал собрание…

После отъезда Овчинникова в Верхне-Донской район работой стал руководить Шарапов. О работе уполномоченного или секретаря Шарапов судил не только по количеству найденного хлеба, но и по числу семей, выкинутых из домов, по числу раскрытых при обысках крыш и разваленных печей. «Детишек ему стало жалко выкидывать на мороз! Расслюнявился! Кулацкая жалость его одолела! Пусть, как щенки пищат и дохнут, но саботаж мы сломим!», — распекал на бюро РК Шарапов секретаря ячейки Малаховского колхоза за то, что тот проявил некоторое колебание при массовом выселении семей колхозников на улицу…