Читать книгу "Первая мировая война. Миссия России - Дмитрий Абрамов"

— О, Аллах, зачем ты сделал так, что я никогда не увижу больше ни отца, ни моих родных? — в раздумье и со слезами на глазах спрашивает он.

И опять перед его внутренним взором плывут родные горы, вершины которых сияют снегами в лучах ослепительного, но маленького и прохладного солнца.

А здесь кругом степь, бескрайняя, залитая огромным, словно расплавленным солнечным диском, засушливая летом, обильная талой, грязной водой по весне. А на родине с гор постоянно текли потоки чистой воды, бравшей свое начало в ледниках у вершин. За горами же на севере лежит огромное, теплое, темно-синее море, бьет тяжелыми волнами в каменные берега. Отец только один раз брал туда Али, когда гнал овец на продажу в большой город у моря, называемый Трабзон. Этот город с высокими минаретами, домами, с широкими, мощеными улицами, с ароматными запахами кофеен, с криками торговцев хорошо запомнился ему. Кажется, вечность прошла с тех пор, так безвозвратно и далеко ушло прошлое, наполненное светом счастливое детство.

Потом пришла война. Сначала забеспокоились старшие. Говорили, что откуда-то с севера напали гяуры и победили аскеров султана у города Сарыкамыш. Потом соседи и его семья начали собирать пожитки, грузить их на возы и арбы, чтобы уехать подальше от войны. Но беда, казалось, временно отступила. Все немного успокоились.

Гяуры напали неожиданно, перед рассветом, когда все спали. Али выбежал на двор помочиться и тут услышал первые выстрелы. По улице стремительно неслись кони, раздался разбойничий свит. Запылали крытые камышом и соломой крыши домов и скотных дворов. Все мужчин, кто был в эту ночь в ауле, а не на работах или на пастбищах, взялись за оружие и обороняли свои дома. Но озверевшие гяуры перестреляли из винтовок и посекли саблями сначала мужчин и юношей, а потом женщин, девушек, детей, стариков. Забрав и разграбив все ценное, гяуры ушли в полдень. Кровью были забрызганы и залиты все дворы и дома. Али, успевший спрятаться в старом сарае, потом своими глазами узрел этот ужас. Два дня он не знал, куда пойти. Домой идти ночевать боялся, ибо видел, что отец и все родные убиты. Две ночи он спал и прятался в том же сарае. На третий день в их аул вновь вошли гяуры, но эти уже ничего не грабили, а только хоронили убитых и молились Аллаху. Вот тогда оголодавший Али и залез в гяурскую повозку, чтобы найти хоть какой-нибудь еды. Но гяуры оказались рядом, и он, спрятавшись на дне повозки, укрывшись войлочным пологом, провел там еще сутки. Почти не дыша, когда гяуры подходили близко, он прислушивался. Речь гяуров была во многом понятна ему, похожа на его родной язык. Между тем их войско тронулось в путь. Али же побоялся вылезти из повозки, показаться на свет, и был увезен очень далеко из родного, уже вымершего аула.

Так, сам того не зная, двенадцатилетний мальчик из турецкого селения, разоренного то ли кубанскими казаками, то ли разбойничьим отрядом осмелевших курдов, оказался в обозе одной из сотен Башкирской бригады, воевавшей на русско-турецком фронте Закавказья под Трапезундом. Башкирами, пришедшими в аул, где родился Али, командовал сотник Юлдузбаев. Этот сотник обнаружил, накормил, а потом и приручил мальчишку. Раненый под Трапезундом, он вскоре был направлен на излечение в родные степи, раскинувшиеся на востоке Саратовской губернии, среди которых вьется неширокая степная река Камелик. Пленного, осиротелого турчонка Али сотник взял с собой, — не помирать же тому с голоду. А там — в родных степях за Волгой — у Юлдузбаева большие отары овец, свой табун добрых скакунов, стадо коров, немало быков, есть даже и верблюды. Для юного пастуха найдется много работы…

* * *

С 17 июля 7-я кавалерийская дивизия и 1-я конно-артиллерийская батарея вместе с ней были переданы в состав 5-го Сибирского стрелкового корпуса. Русское командование Юго-Западного фронта, маневрируя частями, усиливая то левый, то правый фланг своих войск, пыталось вновь прорвать австрийский фронт и продолжить наступление. Однако теперь везде русские армии встречали более стойкое и слаженное сопротивление. Всем становилось ясно, что бросать кавалерийские полки на колючую проволоку под плотный пулеметный и артиллерийский огонь равносильно безумию. Затем 27 июля последовал приказ командования о вторичной передаче 7-й кавдивизии в подчинение 32 армейского корпуса 8-й армии. Кавалерийские полки и артбатареи то дрались на передовой, то отводились в резерв. Так продолжалось почти до середины сентября. Офицеры полков и батарей дивизии недоумевали и негодовали.

— Разгром Австро-Венгрии виден невооруженным глазом! Империя Габсбургов на грани разгрома! Еще одно усилие, и австрийцы повержены! — восклицали одни.

— Почему командование не может перегруппировать силы и, создав ударную армейскую группу, вновь повести активное наступление, а затем полностью разгромить австрийцев? — открыто спрашивали другие.

Но уже в конце июля фронт медленно замер. Наступление русских армий остановилось. По всей линии фронта вспыхнули ожесточенные позиционные бои, ружейные, пулеметные и артиллерийские дуэли. Отступив далеко на Запад, противник успел подготовиться к длительной позиционной войне, стянуть и обеспечить снарядами и патронами многочисленные артиллерийские и пулеметные части, отрыть глубокие окопы, ходы сообщений, прикрыть подходы к ним колючей проволокой и «волчьими ямами». Постепенно русскому командованию стало ясно: секрет упорной обороны противника заключался в том, что немецкие дивизии, срочно переброшенные в Галицию с Запада, спасли австро-венгерские армии от полного разгрома. Крупнейшее в истории Второй мировой войны поражение австро-венгерских войск в Галиции и Буковине спасло Францию от очередного разгрома под Верденом и дало ей возможность нанести ощутимый удар по германским войскам на реке Сомме. Брусиловский прорыв приблизил окончание войны, определив уязвимость австро-германского Четверного союза. Австро-венгерские войска потеряли убитыми, ранеными и пленными до 1,5 млн. солдат и офицеров, 581 орудие, 1795 пулеметов, 448 бомбометов и минометов. Потери русских армий исчислялись 500 тысяч штыков и сабель. Русские армии последний раз в истории Нового времени проявили, а затем навсегда утратили наступательную инициативу. Но если бы о том догадывалось русское командование, так и не сумевшее использовать в целях разгрома противника конец весны и лето 1916 года! И кто же тогда мог предположить, что этот последний прорыв Российской империи — лишь канун грядущих страшных перемен и потрясений.

Успешное наступление русских армий в Галиции и Буковине подвигло соседнюю Румынию к выступлению против Австро-Венгрии и ее союзников. Румыния вступила в войну 14 августа, но уже осенью ее 600-тысячная армия была разгромлена германскими, австро-венгерскими и болгарскими войсками. Россия оказала помощь Румынии, введя свои войска на ее территорию, и этим спасла своего нового «союзника» от полного поражения. Так закончилось последнее жаркое лето империи, «лето несбывшихся надежд», и началась теплая, влажная золотая осень 1916 года.

С 13 сентября 7-я кавалерийская дивизия была передана в распоряжение командования 11-й армии. Противник держался пассивно по всей линии фронта, но огрызался при первых попытках русских вести активные боевые действия. Следом 15 сентября 7-й гусарский Белорусский полк, 1-я и 2-я конно-артиллерийские батареи были отведены в армейский резерв. В войсках воцарилось некоторое уныние. По наблюдениям бывалых офицеров, такое «недоброе уныние» в войсках замечалось летом и осенью прошлого 1915 года, когда русские армии отступали по всему фронту. Наблюдая за тем, что происходит, Космин понимал, что теперь в моральном состоянии людей стало присутствовать что-то совсем иное. Среди солдат, части унтеров и младших офицеров нарастало чувство разочарования, недовольства войной и теми невосполнимыми потерями, что были принесены ей в жертву.