Читать книгу "Этой ночью я ее видел - Драго Янчар"

Той ночью я так и не заснула, утро ползло неспешно. Наутро ее не было, и Лео тоже. Снова голова разрывалась от вопросов. Почему они ушли среди ночи? Куда? С кем? Ну да, Лео не всегда сообщал нам, куда идет, он подолгу бывал в Любляне и в других местах по своим делам. Однако, на этот раз он взял с собой Веронику. Зачем? Вероника мне ничего не сказала, она всегда ко мне заходила, всякий раз, когда уезжала в Любляну. А Йожи теперь говорит, что они ушли вместе с визитерами. Что это были за люди? Я ничего не понимала. Но Лео-то, наверняка, сообразил, что к чему. Мне нужно было привыкнуть к мысли, что они ушли. И что они вернутся, они же всегда возвращались. А голова шла кругом, все смешалось: события и изводившие меня вопросы, которые не давали покоя и на другой день, так что и следующую ночь я провела без сна.

Я и сейчас не сплю, просыпаюсь от кошмаров той ночи. Странная пустота, образовавшаяся в голове, не отступала и здесь. По ночам. Каждую ночь я призываю Петера и разговариваю с ним. Ему удается меня успокоить. А днем вот — нет, днем он мне никогда не отзывается, днем я сижу у окна и смотрю на улицу. Вглядываюсь в лица прохожих. Многих я уже узнаю, на них я не обращаю никакого внимания: железнодорожники, идущие по утрам на работу, и те, что возвращаются с ночной смены, торговки, волокущие на рынок поклажу с ранней зеленью со своего огорода, офицер, выезжающий на велосипеде из арки на противоположной стороне улицы, парень, безуспешно пытается завести заглохший мотоцикл, а потом долго еще ходит вокруг него кругами. Всех их и еще многих других я знаю. Когда же по улице проходит летящей походкой какая-нибудь незнакомка в кофточке, сердце мое начинает учащенно биться. Пока она не пройдет мимо окна, пока я не разгляжу хорошенько ее лица и не пойму, что не знаю ее. Ну да кто-нибудь вернется, я точно знаю, что придет. Если не Вероника, не Лео, то, может, Стева, может, он примчится из своей кавалерийской казармы или откуда уж там, поднимется наверх, перескакивая через две ступеньки своими длиннющими ногами, запыхавшись, войдет в комнату и скажет: Вероника велела передать, что… или вообще кто-нибудь со стороны придет и принесет письмо. Или записку, в которой будет написано: мамочка, все в порядке, не беспокойся, или же придет Филипп и скажет, что Хорст, доктор из Мюнхена, ответил. Написал, что Вероника и Лео живы и здоровы. Я сказала Петеру, что снова преисполнена надеждой, с тех пор как узнала, что Филипп написал в Мюнхен. А когда уж придет от него ответ, она узнает, где они и когда Вероника вернется.

Она вернется, говорит Петер, непременно вернется.

А я ему отвечаю: останься она со Стевой, этого бы не случилось, она бы не ушла, не пропала бы с незнакомыми визитерами студеной январской ночью полтора года назад. Не могу избавиться от этой мысли. Осталась бы в той мариборской квартирке, и если бы Стеву его армия услала за тридевять земель, она бы осталась там. Не переехала бы в Подгорное поместье и не сгинула бы потом в неизвестности. Я ей посоветовала вернуться к Лео. Он был ее мужем, заботливым, продолжал любить ее, несмотря на ужасную боль, которую она ему причинила, сбежав с сербским офицером куда-то на юга. Она знала Лео с юных лет по дружбе двух больших семейств, он все время вился около нее, а потом и в школьные годы, когда Вероника особенно не баловала его вниманием, ее всякая всячина интересовала, спорт, танцы, лошади, искусство, всё, только не Лео. Даже управление самолетом. Она была единственной женщиной в Любляне, которая записалась на курсы пилотов летательных аппаратов с двигателем, а потом, когда снова сошлась с Лео, стала первой женщиной в Югославии, сдавшей экзамен на управление самолетом. Все знали, что Лео в ней души не чает и очень привязан к ней. Это знали и видели все, кроме нее самой, по крайней мере, так долгое время казалось. И всем нам хотелось, чтобы они поладили, не скажу, сблизились, потому как они все время были близки, может, даже чересчур. Может, они долго и слишком хорошо друг друга знали. Может, из-за этого и был Лео таким зажатым. А к тому же он был слишком занят, получив в наследство фабрику в Любляне, став владельцем крупной шахты в Сербии, сперва был замкнутым, а потом сделался занятым. Вероника же была полна сил, жизнерадостная, жадная до всего сущего в этом мире. Вскоре после свадьбы, которая неизбежно должна была состояться, Вероника заметила: значит, так на роду написано, а потом стала по лошадям и верховой езде с ума сходить. А мне казалось, что эти лошади стали ее судьбой еще в большей степени, чем замужество с Лео, по крайней мере, так я тогда думала.

Потому как скандал, разразившийся в связи с ее неожиданным исчезновением, которое оказалось попросту унизительным и постыдным бегством с любовником, офицером кавалеристом, был невообразимый. Все ее подвиги до сих пор, пилотирование самолета или выгуливание аллигатора по люблянским улицам или когда она, уже будучи замужем за Лео, укатила на море, никому не сказавшись, были ничто в сравнении с валом пересудов и сплетен, поднявшимся после этого случая. Мы все были вне себя и подавлены, я вообще ни с кем не могла разговаривать первое время. Я закрылась в квартире и поискала фотокарточку Петера. Среди ночи я разговаривала со своим покойным любимым, ее отцом, который не мог поверить в случившееся. Петер, сказала я, ты знаешь, случилась большая беда. Он лишь усмехнулся, когда он был еще жив, я видела, как у него усы дергаются, на этой фотографии он был еще с усами и бородой, так вот, усмехнулся и сказал, что бывают вещи и пострашнее. Он всегда умел любую шероховатость сгладить, для меня же не было на тот момент на свете ничего страшнее. Его Вероничка бросила все — а у нее было все, чего только могла пожелать молодая женщина — и сбежала в южную Сербию, где потом прозябала на офицерской квартире. Если бы Петер был жив, это разбило бы его сердце, может быть, он бы еще раз умер. Она и Лео разбила сердце, но он пришел в себя, большими делами ворочал, такие дела человека захватывают целиком, а Лео и был таким цельным человеком, собрался, еще больше окунулся в работу. Он увлекся собирательством живописи, антикварных вещиц, это было единственной оставшейся ему радостью. Видели его, правда, с какой-то приятельницей, но ничего из этого не вышло, единственная женщина, о которой он мечтал, была Вероника. Лео был мужчина элегантный. Уравновешенный. У него были способности руководить фирмой. И Вероник)’ он любил, и меня тоже, хороший он был человек. А Вероника в каком-то сербском городишке, там, далече, на болгарской границе, варила и стирала для сербского офицера кавалериста и в письмах уверяла меня, что счастлива. В одном из писем она написала, что держит кур, потому что довольствие офицера весьма скромное, наградные же случаются редко. Кур! Твоя Вероника, сказала я Петеру, в каком-то сербском захолустье, где от всех разит сливовицей, теперь кур разводит! Она, молодая дама, на которую вся Любляна насмотреться не могла! Для этого-то мы ее посылали учиться в Берлин? Наши предки точно так же разводили кур, сказал Петер, да и свиньи были. Порой Петер мог довести меня до бешенства, он со всем мог примириться. А я вот не могла. Сперва я так злилась, что даже не отвечала на ее письма. Потом мне захотелось ей помочь, как-то мы говорили по телефону, и я умоляла ее принять деньги, которые послала ей, но она отказалась, и перевод пришел обратно. Если рвать, то рвать до конца, сказала она. Денег она не хотела. Господи Иисусе, что же это такое? обратилась я к Петеру. Она смирилась с судьбой.