Читать книгу "Ты – моя половинка - Елена Вернер"

Весной она обязательно взбиралась на самый высокий из окрестных холмов, к полуразрушенному баронскому замку. Одна стена его полностью обвалилась, развалины давно поросли кустарником, но живое воображение Джеммы рисовало ей пиры и охоты, полные забот дни и буйные праздники, которые некогда видели эти замшелые валуны. Иногда ей казалось, что отзвуки тех событий долетают до нее сквозь века. Именно здесь, откинувшись на поваленную каменную перемычку замковых ворот, она читала потрепанную книгу легенд о короле Артуре. Солнце грело затылок, и, может быть, из-за этого крепла уверенность девушки, что именно здесь Гвиневра с томлением смотрела на Ланселота и терзалась своей виной и своим счастьем.

По выходным, когда не надо было идти в локерстоунскую среднюю школу, Джемма выскальзывала из дома и неслась сломя голову к морю. Спускалась по скалам, балансируя на самых носочках, крепко цепляясь за привычные серые уступы, покрытые лишайником. И с восхищением замирала, когда тропинка обрывалась небольшим песчаным пляжем. Пляж этот можно было увидеть только в отлив – в прилив вода поднималась и затапливала узкую полоску песка, подбираясь к скалам и делая берег неприступным. Джемме особенно нравилась эта обманчивость: вроде и есть пляж, а иной раз придешь, посмотришь – волны налетают на темные острые откосы и разбиваются с грохотом. Но там, глубоко под ними, все равно лежит гладкий волнистый песок и ждет своего часа… Ради этого видения, этой обманчивости Джемма была готова терпеть даже ветер, бивший ей в лицо. Ветер она просто не переносила. Иногда ей казалось, что эта неприязнь родилась еще до нее самой.

Кэтрин беспокойно вздыхала: не девчонка, а сорванец. Правда, Джемма всегда выполняла свою часть работ по дому, без напоминаний и пререканий, но стоило девочке со всем справиться, как она тут же улепетывала. Сначала Кэтрин переживала, пыталась искать ее, звать, слушая эхо в холмах, отчитывать пришедшую по темноте дочь, но вскоре поняла бессмысленность этой затеи. Джемма возвращалась домой, когда ей вздумается, продрогшая, с репейником в волосах, в пропитанных соленой водой туфлях. Миссис Донован усаживала дочь в огромную чугунную ванну, касалась губами лба, прикладывала ладонь к пылающим щекам, с тревогой пытаясь распознать хоть малейший признак простуды. Но лихорадочный блеск огромных, выразительных карих глаз не имел никакого отношения к болезни: наутро Джемма была так же здорова и беззаботна, как накануне.

Джемме было пятнадцать лет, когда это произошло. Она ехала из школы на велосипеде, весело крутя педали и насвистывая песенку. Кажется, ее что-то отвлекло – то ли котенок, выскочивший из-под колес, то ли окрик знакомого паренька. Она не успела вывернуть руль.

Когда визг автомобильных тормозов заставил оцепенеть всю улицу, Джемма услышала крик. Она узнала по голосу – это был крик ее ангела, ее возлюбленного, крик отчаянный и скорбный. Она не разобрала его слов, а в следующую секунду вокруг ее неестественно распластанного на мостовой тела уже собиралась толпа зевак.

Джемма видела себя словно со стороны. Она лежала в неказистом школьном платьице, туфли почему-то валялись в нескольких ярдах от нее. Переднее колесо покореженного велосипеда еще крутилось со стрекотом, и спицы в нем мелькали, мелькали…

А потом улица Локерстоуна исчезла. Джемма осознала, что она, захлебываясь от счастья, бежит по мощенной камнем аллее. Вокруг – мгла и какая-то величественная осенняя красота, и она летит, не чувствуя под собой ног, ликующая, нетерпеливая. Мимо мелькает скамейка, засыпанная кленовыми листьями, рыжими, как ее волосы. Она проносится мимо. Она знает, ей осталось совсем немного. Она должна успеть, она должна, должна!

Вот вдали уже замаячила ее цель. Что это? Кажется, дом?

Джемма побежала еще быстрее. Шагов своих она не слышала, будто их не было вовсе. Она неслась сквозь влагу осеннего дня и чувствовала мельчайшие капельки, оседающие на волосах, одежде, лице. И все внутри у нее трепетало от восторга, такого сильного, немыслимого, острого, что она перестала быть собой и стала одним сгустком, облаком этого восторга. Джемме осталось совсем немного, она уже четко видела очертания высоких окон, плющ по стене особняка, дверь, которая медленно раскрывается ей навстречу…

Но тут подул ветер. О, этот ветер, всегда ветер! Порыв чуть не сбил ее с ног. Она пыталась продраться сквозь него, но тщетно – этот ветер всегда сильнее, чем она. Он подхватил ее и понес прочь…

Когда Джемма открыла глаза, она не сразу осознала, что находится в больнице. Все вокруг было скучно-белым: стены, простыни, потолок. Над нею склонилось беспокойное лицо матери. В это мгновение Джемма раз и навсегда поняла значение слова «разочарование». То, что она чувствовала сейчас, не могло сравниться ни с одним из разочарований, испытанных раньше. Раньше были пустяки, досадные мелочи – теперь она хотела закрыть глаза, закричать, взорвать все вокруг, стереть с лица земли города – только чтобы снова вернуться туда, на аллею к дому.

Это было невозможно.

Через пару месяцев бодрый врач в больнице Труро[7]осматривал ее с недоумением: черепно-мозговая травма, с которой поступила девочка, была крайне серьезна, обширна и затронула и височную, и затылочную части. А теперь, все вроде бы как надо, по крайней мере, все показатели были в норме, рефлексы окрепли. Выздоровевшая Джемма отправлялась домой.

– Доктор Клив, – Кэтрин боялась поверить своему счастью, и смотрела хоть и воодушевленно, но настороженно. – Вы уверены, что она в порядке?

– Сейчас – вполне, миссис Донован, – ответил доктор. – Конечно, травма может дать о себе знать в будущем, но сейчас – полный порядок. У вашей дочурки ирландское здоровье.

– Как и полагается, – расплылась в улыбке польщенная мать.

Насчет здоровья доктор был прав, Джемма никогда больше не попадала в больницу. Еще какое-то время после происшествия мать пыталась окружать Джемму чрезмерной заботой, но с такой упрямицей это не очень-то выходило. От материнской опеки Джемма снова сбегала на пустошь, берег моря или холмы, туда, где ей было так просто затеряться и слиться с природой, туда, где она еще явственнее ощущала присутствие своего ангела.

Она чувствовала вину перед ним. Ведь это ангел попытался предупредить ее об опасности, крикнул так громко, что эхо его голоса все еще стояло в ее ушах. А она подвела его, не успела среагировать и в итоге оказалась на земле с разбитой головой, рядом с велосипедом и толпой охающих горожан.

– Но с другой стороны, – беседовала Джемма с невидимым ангелом, глядя на расстилавшуюся перед ней равнину внизу, у подножия холма, – я бы никогда не увидела тот чудесный сон. Знаешь, про дом, и аллею, и удивительную какую-то осень… Зачем я очнулась…

Она вздохнула с сожалением, но вовремя спохватилась:

– Прости, мой ангел, я знаю, ты, наверное, огорчаешься, когда слышишь от меня такое… Конечно, ты ведь хочешь меня спасти, хочешь, чтобы я была невредимой… Но если бы ты там побывал… Ты бы меня понял. Мне в то мгновение, когда я бежала, казалось, что все счастье мира заключено там, в конце пути, и надо только успеть добежать. А я не добежала, понимаешь!