Читать книгу "Авантюристка. Посланница судьбы. Книга 4 - Анатолий Ковалев"

За ужином он успокоил расстроенную экономку, которая почти ничего не ела:

– Так уж и быть, драгоценная моя, не стану я продавать дом и тем более Тихие Заводи ради какой-то там жилы. Подумаешь, золото, эка невидаль!

Изольда Тихоновна даже поперхнулась от неожиданности. Прижав к губам салфетку, она зашлась кашлем и убежала в свою комнату, так ничем и не ответив на столь радостное известие.

А на другой день, запросто заскочив к Летуновскому, князь застал у него Жевнова. Купец как будто поселился в доме поляка, что само по себе оправдывало подозрения, высказанные экономкой, о том, что князь попался в лапы разбойничьей шайки. Белозерский, глазом не моргнув, сообщил мимоходом:

– Да, наверное, вам стоит об этом знать… Я решил, во‑первых, совершенно остановить работы на горе. Они разорительны и не имеют никакого смысла. Эту гору с самого начала не стоило трогать, в ней ничего нет.

– Но… – протестующе протянул было Жевнов. Князь даже не взглянул в его сторону. Он обращался исключительно к остолбеневшему от изумления ростовщику.

– А во‑вторых, приобретение золотоносной жилы также не входит в мои планы. Отныне можете не брать меня в расчет, если у вас на примете появятся еще какие-то выгодные покупки! – Князь ядовито выделил голосом слово «еще». – Довольно я сделал опрометчивых шагов и бессмысленных трат.

– То есть, вы хотите сказать, – пробормотал совершенно обескураженный поляк, недоуменно переглянувшись с Жевновым, – что отказываетесь от золотой жилы?!

– Вы совершенно правильно меня поняли, – усмехнулся Илья Романович. Вид у него был чрезвычайно самодовольный, особенно когда он заявил: – Я добуду себе золото в другом месте…

– Как вас понять, князь? – нахмурился Летуновский.

– Вам предлагают жилу не на Урале? – по-своему сообразил Жевнов. – А где, если не секрет? Не мошенничество ли тут какое?

– Не надо строить догадки, господа! – Илья Романович держался триумфатором. – Я намерен держать это в тайне.

Засим Белозерский откланялся, отказавшись отобедать, хотя Летуновский, мечтавший его хорошенько подпоить и все вызнать, очень настаивал. Белозерский словно проснулся и, обнаружив, что его окружают плебеи, перестал держаться с ними на равных, надев брезгливо-высокомерную маску. Князь спрашивал себя, как можно было так долго якшаться с теми, кого он раньше презирал. Теперь, очнувшись от спячки, Илья Романович вдруг вспомнил о своем высоком происхождении. Поэтому ни Летуновский, ни Жевнов на прощание не были удостоены пожатия его холеной руки. Лишь на миг задержался он в роскошной гостиной поляка возле ломберного столика, за которым раскладывала пасьянс невинно улыбнувшаяся ему Теофилия.

– Ваши предсказания постепенно начинают сбываться, сударыня, – не без язвительности сообщил Илья Романович, приложившись к ее маленькой ручке, украшенной дорогими перстнями. – Меня навестила редкая гостья – удача! Быть может, посетит и любовь…

Теофилия Летуновская была настолько ошеломлена, что не нашлась с ответом. Поведение князя повергло в окончательный ступор и самого Казимира Аристарховича, которого трудно было чем-то удивить в принципе.

– Может, он помешался? – авторитетно предположил купец Жевнов, когда дверь за Белозерским захлопнулась. – Банкроты частенько того… В сумасшедших домах их полно!

– Нет… – протянул очнувшийся от изумления Летуновский. – Тут что-то другое.

Примерно через неделю после описанного события и появился Илларион, бывший дворецкий князя. Для Летуновского его появление в первую очередь послужило поводом нанести визит Илье Романовичу, чтобы по возможности узнать хоть что-нибудь о том «золоте», на которое тот набрел. В записке, адресованной Белозерскому, ростовщик написал следующее:

«С Вами ищет встречи некий человек, явившийся ко мне как призрак из прошлого. Он утверждает, что мог бы оказаться для Вас весьма полезным»…

Князь принял их в своей мрачной гостиной, где на стенах до сих пор красовался синий лионский бархат, когда-то после ремонта особняка, пострадавшего от пожара, новенький, глубокого цвета, а теперь выцветший и посеревший. Все так же на стене висела картина «Молитва сироты», приписываемая кисти Буше. Илья Романович, сидя в креслах у холодного огромного камина, долго щурился, прежде чем признал в Илларионе своего бывшего дворецкого. Неудивительно, ведь служил тот недолго, всего несколько месяцев, и это было семнадцать лет назад. Теперь Калошин был, скорее, похож на какого-то малопреуспевшего лавочника, чем на бывшего слугу. Однако пылавшие прежним огнем черные глаза выдавали в нем прежнего природного разбойника.

– Вот каналья! – выругался Белозерский, когда до него, наконец, дошло, кто перед ним стоит. – Где же ты пропадал столько времени? Я уж решил, что и на белом свете тебя давно нет…

– Жив, как видите, Илья Романович… Жив, и пришел перед вами повиниться! – У визитера был такой смиренный, застенчивый вид, что князь на миг засомневался, тот ли это самый, наглый и бесстрашный Илларион или же его двойник. – Поручения вашего я тогда не исполнил, – продолжал бывший дворецкий, опустив голову, – оттого и совестно было возвращаться.

– Так я тебе и поверил! – ухмыльнулся князь. – Совестно ему было! Скажи на милость! Небось свернул с полпути, нашел место подоходней!

– После неудачи, которая меня постигла, я служил в столичной Управе частным приставом, – честно признался Калошин.

– Бывший разбойник служил приставом?! Вот так дела! – Князь был заинтригован. – Как тебе нравится это вранье, Казимир? – обратился он к Летуновскому.

– В Управы иногда берут бывших колодников, – дипломатично заметил тот. – Работа грязная, не всякий захочет пачкаться.

– Ну, а теперь ко мне зачем пожаловал? – В голосе Белозерского все явственнее слышались презрительные нотки. – Неужто казенные харчи опротивели, решил на моих подкормиться?

– Да я не за харчами вовсе, – отмахнулся Илларион, – я пришел, чтобы рассказать правду о вашей племяннице…

– Моя бедная племянница давно в раю вместе со своими домочадцами, – перебил его Илья Романович, скосив глаза на поляка. Тот делал вид, что разговор ему совершенно безразличен, и даже отошел в сторону, с интересом разглядывая портрет несчастной сироты, грациозно сложившей руки на груди и устремившей к небу невинные глаза, полные слез. Впрочем, портрет этот, как и все более-менее ценное имущество князя, был ему давно известен, и ростовщик имел о нем весьма определенное мнение: «Подделка!»

– Как в раю?.. А, ну да… Разумеется, – опомнился от удивления Калошин, – я ведь имел в виду ту авантюристку, что выдавала себя за вашу племянницу.

– Мне нет дела до авантюристок! – отрезал князь. – И до авантюристов тоже! Сброда всякого развелось – не продохнуть!

– Да ведь, Илья Романович, вам до нее дела нет потому, что вы считаете ее покойницей! – скороговоркой выпалил Илларион, отлично понявший, в кого метил князь, говоря об авантюристах. Зная крутой нрав Белозерского, он боялся, что ему укажут на дверь и не дадут досказать. – А она на самом деле жива… Живехонька! Под могильной плитой на кладбище Василеостровского острога лежит совсем другая девица…