Читать книгу "Серьезные мужчины - Ману Джозеф"

Ачарья отставил задачу Времени. Новости о смерти – о любой смерти – его нынче волновали. Особенно вдовство подруг и двоюродных сестер жены. Эти женщины после ухода мужей становились здоровее. Их скорбные глаза внезапно наполнялись жизнью, а кожа начинала сиять.

Лаванья вновь показала на потолок. На сей раз она просила его оборвать свисающую поросль. Вечно она вот это. Иногда он жаловался, что жена, как только его увидит, сразу выдумывает, что бы ей такого достать сверху. Она же сама высокая, тем более для тамильской женщины. Пять футов девять дюймов. Когда ей было двенадцать, мать заставляла ее каждый день по часу бродить по безмолвному лабиринту их дома в Шиваганге с деревянным сундуком на голове: семейный врач сказал, что такое упражнение сдержит пугающую прыть ее роста. Но к восемнадцати годам она доросла до неженибельных высот. Элита Шиваганги взирала на нее с печалью, поскольку высокие мальчики-брамины в те времена попадались редко. Дылды имелись лишь среди бездельников-британцев, из оставшихся, – преимущественно двужильные белые старики, сожительствовавшие, по слухам, с девицами-служанками, или же молодые англо-индийцы, учившиеся жутко и к тому же, что еще сквернее, преуспевавшие в спорте. Вся семья Лаваньи куда вернее наелась бы крысиного яда «Сентил», нежели отдала ее в жены за белого или за «кофе», как называли тогда англо-индийцев. Но старейшины зря беспокоились. Как-то им все же удалось найти двадцатидвухлетнего юношу из очень хорошей семьи, тоже бракованного по росту. Он закончил Индийский технологический институт, но все еще изучал что-то малопонятное в Аннамалайском университете в Мадрасе. Что бы он там ни изучал, государственной службы ему это не сулило. Однако недуг Лаваньи вынудил их закрыть глаза на недостатки Арвинда Ачарьи. То был брак, осененный не легкомыслием любви и да же не наивным ожиданием ее, а более прочной связью – сходной инвалидностью.

Ачарью отвлекло возбуждение предстоящей Шаровой миссии. Он взглянул в ясное синее небо. Ачарья знал, что где-то там – вообще-то не очень высоко – тихонько спускаются на Землю миллионы микроскопических пришельцев. Он собирался их найти. Ачарья вновь уставился в небо, утро жгло ему глаза, и он вновь соскальзывал в приятный транс. И тут вдруг почувствовал, как его ноги касается что-то холодное. Он чуть не подпрыгнул. Горничная, похожая на лягушку-великана, сидя на корточках, мыла пол. Она глянула на него снизу вверх со страхом и подозрением. Как всегда. В тот день, когда ее взяли в дом, ее потрясли звуки смерти из его комнаты. То был голос Лучано Паваротти.

Было время, когда Ачарья ежеутренне слушал ангельский тенор. В неукротимом стремлении раскрыть все оставшиеся во вселенной тайны Паваротти был его незримым соучастником. Но Лаванья решила запретить утреннюю музыку, узнав, что эти звуки пугают не только горничную, но и кухарку. Он воспротивился и даже стал включать Паваротти громче, пока Лаванья не доказала: в те дни, когда он включал Лучано, у дос[10]был ошарашенный вид и они выходили непропеченные.

– Женщины – чувствительные, – сказала она ему, – а они готовят тебе еду.

Горничная терла пол у него под ногами – и бросила на него еще один взгляд. Она смотрела на него так, что Ачарья не сомневался: она подозревала, что Паваротти – он сам.

– Подвинься, – сказала Лаванья, – ей надо помыть. Он осторожно обогнул горничную, бормоча:

– В этом доме только и делают, что моют. – Затем отправился на кухню, не понимая, с какой целью. На мойке, сидя на корточках, возилась кухарка – она, крошка, не доставала до крана. Обернулась и глянула на него одним глазом. Все это вместе взятое было кошмарно. Уродство.

Ачарья сердито направился в спальню, оставленную Шрути. Теперь там складывали бесполезные подарки, которые молодежь все время шлет от своей идиотской благонамеренности – дескать, не забываем. Лаванья хранила все присланное и давала этим вещам вторую жизнь, раздаривая на свадьбах.

Он подошел к могучему книжному шкафу, закрывавшему полстены. Хоть здесь таится хрупкое обещание покоя. Но тут же Ачарья заметил приближение тени Лаваньи.

– Арвинд, – сказала жена с улыбкой, которую поначалу хотела скрыть. – Ты собираешься гулять исключительно по дому? Гуляют обычно на улице, знаешь ли. – Он не ответил. Уставился на книжные корешки. И тут услышал ее вопль.

– Они не ушли! – орала жена.

Она произнесла это «они» так, что Ачарья понял: это про тараканов. У Лаваньи с тараканами были особые отношения. На второй день их женитьбы она призналась, что слышит их. Сейчас жена внимательно изучала пол, держа наготове скрученные в трубку тезисы докторской диссертации по крупным молекулярным структурам межзвездного газа.

– На прошлой неделе мы опрыскали всю кухню. Я думала, с ними все. Но они перебрались сюда. – Она продолжила рассуждать о бессмертии насекомых и неизбежности приглашения службы борьбы с вредителями, хотя, соглашалась она, это очень по-американски. – Что будем делать, Арвинд? Эти твари не вымирают. Что делать?

Ачарья вдохнул побольше воздуха и глянул на нее.

– Лаванья, – сказал он, уверенный, что сейчас изрядно ей досадит, – здесь как в математике…

– Что?

– Существование задачи не означает, что у нее есть решение.

Она склонила голову. И посмотрела на него с тем состраданием, какое вменяемые выказывают умалишенным. Он не отвел взгляд. Задумался, насколько редко он теперь смотрел на нее и какой старой она казалась вблизи. Перед ним стояла старуха, чьи волосы, если б не лукавство краски, были бы цвета паутины. Лицо все еще красиво, но кожа на шее обвисла. Возможно, в глазах друг друга возраст уменьшил их, а давнее знакомство исказило черты. Или наоборот? Он чуял испарения масел из Кералы, которые она по вечерам втирала себе в кожу, как борец. Этот запах для него – дух смерти. Так пах его дед; он говорил внукам, когда они умащивали ненавистным снадобьем его морщинистое тело, что это смазка, нужная старикам, чтобы гладко скользнуть по туннелю послежизни в тело новорожденного. И детям потом снились кошмары про скрюченного старика, проскользнувшего в них, когда они были еще младенцами. Этот же запах, как ни странно, напомнил ему о важности пищеварения. Его дед, которому запах аюрведических масел придавал мудрый вид, ежедневно рассказывал младшим в семье, что тайна долголетия – в качественном усвоении пищи.

– Всегда, – говорил он, – слушайте свой зад.

Полую тишину спальни Шрути внезапно потревожила гнусавая песня. Она исполнялась на неведомом языке, громкость нарастала. Она исходила из крохотного будильника в деревянной оправе, с тайскими цифрами, на тумбочке у кровати, и от этой песни Ачарья и Лаванья всего на миг, но неизбежно глянули друг на друга. Бесконечная песня – возможно, тайская – наполнила дом, как это бывало каждое утро. Будильник стоял на 7. 4 5 – Шрути завела его на это время пять лет назад в стремлении подниматься пораньше и тем самым сбросить воображаемый жир. Будильнику так ни разу и не удалось ее разбудить, но она все равно пыталась. Ачарье это когда-то казалось трогательным.