Читать книгу "Хей, Осман! - Фаина Гримберг"

Было - не было? Было - не было? Было?..

...подняться ли мне с места моего?

Схватить ли тебя за ворот и горло?

Бросить ли тебя под мою сильную пяту?

Взять ли мне в руку мой воронёный булатный меч?

Отрубить ли тебе голову?

Я хочу, чтобы ты понял эту сладость жизни!

Потому я пролью на землю кровь твою алую...[100]

Эртугрул имел трёх сыновей - Сару Яты, Гюндюза и ОСМАНА...

ЖИЗНЬЮ ПАХНЕТ!

Он родился в Сугюте, в юрте, в зимнем становище, в долине. Вода в реке Сакарья холодной была по-зимнему. Теперь здесь, в Анадоле сделалась родина кайы. А Осман здесь родился.

Здесь кормилица его наклоняла молочные груди низко к люльке-бешику. Он никогда не был из тех, что живут памятью, воспоминаниями живут. Но в старости - а как ещё далеко! - уже в приступах немощи старческой, когда поутру долго не мог подняться, и лежал навзничь, впадал в дремоту; и чудилось раскачивание и тёплые сильные женские руки - то ли его везли на коне, то ли качали в люльке... Раскачивание уносило в дремоту всё глубже... Раскачиваться было хорошо, было — самое первое, самое раннее детство, куда невольно устремляется старческое сознание...

А песни пела кормилица, держа его на коленях своих толстых, обняв сильными руками защитными. Доверчиво прижимался головой к её большой груди под рубахой плотной; вертел головой, тёрся нежным детским затылком... Вот память на песни была у него всегда хороша. За это его особенно все любили, взрослым уже, выросшим, возрастным мужем; воины за него готовы были душу отдать! Потому что в песнях - голосом лёгким сильным - раскрывал широко жизни суть...

Фоган куш тенридин коди

табушган типер капмиш

тоган куш тирнаки

сучулунмуш яна титинмиш

боз булут ёриди

будун юзе ягди

кара будут ёриди

ками юзе ягди...

Сокол с неба - вниз,

крикнул: «Заяц!» и схватил его.

Когти сокола

выпускались и снова прятались.

Шла серая туча:

на народ лил дождь.

Шла чёрная туча:

на все кругом лил дождь...[101]

Он совсем маленьким был и не мог помнить, как румийцы-греки и монгольские отряды нападали на пастухов его отца. Помнил себя в тёплой юрте. В юрте было так защитно, страха мальчик маленький не знал. От женщин, таких сильных, крепких, шло всё хорошее - еда, питье, телесное укрепляющее тепло, такое нужное неокрепшему детскому телу. Но он, едва сделав первые неровные шаги, знал уже, что он принадлежит другому миру, не женскому, а мужскому, миру людей, казавшихся ему совсем высокими. К этим людям его тянуло, к их общности; когда они пели, хотелось тоже запеть...

Кече туруп ёрур эрдим

кара кизил бёри кёрдим

катиг яни кура кёрдюм

кайя кёрюб баки айди

киркиб ати кемшелим

калкан зюнюн чёмшелим

кайнаб яна юмшалим

кати яи ювилсин...

Встав ночью, я бродил кругом,

я видел чёрных и красных волков,

я смотрел, натягивая тугой лук.

Оглядываясь, волки поднялись на гряду холмов.

Крикнув, двинем-ка мы коней,

сшибёмся щитами и конями,

забурлим и снова стихнем,

пусть смягчится жестокий враг...[102]

Византийские отряды из Караджа Хисара[103]налетали на стада людей Эртугрула, угоняли овец. Владетели больших домов и полей, засеянных хлебными злаками, имели под своим началом отряды воинов в хороших кирасах, вооружённых длинными копьями и мечами хорошими. В этих отрядах разные люди были - черноглазые красивые армяне, светлоглазые и светловолосые выходцы из холодных, совсем дальних земель. Все имели - каждая общность - свою правду и справедливость свою. Подданные императора византийцев полагали все эти земли своими, а себя - потомками правителей Древнего Рума[104]. Наёмники честно исполняли свой долг. Сельджукский султан защищал пределы своих владений. Эртугрул, Тундар и люди их тоже знали свои права на свои земли, где паслись их стада. Привычно вскакивали на коней, преследовали похитителей, схватывались в стычках; чаще побеждали, а когда и проигрывали... Привозили в становище своих убитых, женщины выли, оплакивая; мужчины клялись отомстить. Но другой раз привозили пленённых и всё в становище сбирались в любопытстве. Мальчишки показывали пальцами и кидали камешки и комки земли в пленных чужих воинов. Привозили выкуп, звучала греческая речь. В юрте гостевой угощали привёзших выкуп. Начинали понимать речи друг друга. Неприметно для всех греческие слова входили в поток речей тюрок; и тюркскими присловьями уже щеголяли воины румов... А после вновь жили нападениями, стычками, пленениями, смертями...

Эртугрул говорил Тундару и старейшинам, что следует решительно переменить этот порядок дурной.

- Покончить надо с их вольностями! - говорил вождь кайы.

Но многим старикам рода казались румы сильными очень; такими сильными, что куда уж покончить с ними всадникам Эртугрула!

- Надо ждать, надо ждать. Когда султан решит ударить на этих неверных, тогда и мы пойдём с ним...

- Нет, покамест дожидаться будем султанского похода на неверных, они рассеют нас, как беспастушных овец! - возражал Тундар.

Эртугрул оставил старшими в становище Тундара и одного из братьев своей младшей жены, которая недавно родила ему сына, Гюндюза, третьего из его сыновей... Мать Османа, старшая, первая жена, не была довольна. Она ещё сохраняла в себе черты недавней решительной и смелой девушки, перегонявшей в скачках на добром коне иных йигитов. Ещё не так давно лишь она владела сердцем Эртугрула. Теперь она упрекнула его, сказав, что он пренебрегает будущностью их сына:

- Осман одиноким останется, а Гюндюза и Сару Яты окружают дядья и двоюродные братья!..

- Кто виноват, женщина, в том, что у тебя не осталось братьев? Не пойдёшь против судьбы! Откуда мне сейчас угадать, кто из моих сыновей окажется самым храбрым и толковым? В конце концов, судьба изберёт для лучшего своего претворения самого лучшего из них и поведёт за руку!..