Читать книгу "Карамболь - Хокан Нессер"

Насколько это можно знать. В два часа он сел в машину и поехал в аэропорт Маардама встречать Джесс. Та уже вышла ему навстречу в зал прибытия в полном отчаянии; они обнялись и простояли так в центре зала, наверное, несколько часов. Просто стояли, в обычной толпе и неразберихе, какие всегда царят в аэропорту, и раскачивались из стороны в сторону в незнающем слов и времени общем горе.

Он и его дочь Джесс. Джесс, оставившая в Рауэне семилетних близнецов и мужа. Сестра Эриха. Оставшееся у Ван Вейтерена дитя.

— Я еще не готова к встрече с мамой, — призналась она, когда они спустились к машине на подземную парковку. — Не могли бы мы просто поехать и где-нибудь посидеть?

Он доехал до небольшого кафе «Зейпорт», расположенного на въезде в городок Эгерштадт. Позвонил Ренате и объяснил, что они немного задержатся, после чего они провели несколько часов, сидя друг напротив друга за одним из столиков с видом на дождь и дюны. И на свинцово-серое морское небо, тяжелым куполом возвышавшееся над истерзанной ветром голой прибрежной полосой. Джесс настояла на том, чтобы не выпускать его пальцев из своей руки, даже пока они ели, похоже, как и Ульрика Фремдли, понимая, что сейчас ему нужны не слова.

Понимая, что речь не о них самих, а об Эрихе, и что важно как-то удержать отца.

— Ты его видел? — спросила она через некоторое время.

Да, он ненадолго заезжал в воскресенье в судебно-медицинскую лабораторию. Ему думалось, что Джесс тоже стоит там побывать. Если у нее есть желание. Скажем, в течение завтрашнего дня, он готов поехать с ней.

Она спросила также, кто это совершил, и он объяснил, что не знает.

Почему?

Этого он тоже не знал.

В половине шестого они покинули Эгерштадт, и через сорок пять минут он высадил Джесс перед домом Ренаты на улице Маалервех, где ей предстояло пока пожить. Рената вышла на лестницу и бросилась на шею дочери, а Ван Вейтерен ограничился тем, что достал с заднего сиденья вещи и договорился о встрече втроем на следующий день. В первой половине дня, чтобы, возможно, съездить посмотреть на Эриха — Рената тоже еще не успела этого сделать. Или была не в силах.

Вернувшись домой, он обнаружил на кухонном столе записку от Ульрики. Та писала, что любит его и будет дома около девяти. Он приготовил себе тодди[4]с вином и уселся в гостиной в полной темноте. Поставил диск Пендерецкого, но почти сразу выключил музыку.

«Слова лишние, — подумал он, — и музыка тоже. Эрих мертв. Тишина».

Минут через сорок пять позвонил Рейнхарт.

— Как дела? — поинтересовался он.

— А ты как думаешь? — отозвался Ван Вейтерен.

— Вы сидите в одиночестве?

— Временно.

На несколько мгновений воцарилось молчание: Рейнхарт подыскивал слова для продолжения.

— Хотите поговорить об этом? Мы могли бы завтра ненадолго встретиться.

— Возможно, — произнес Ван Вейтерен. — В таком случае я позвоню. Вам известно, кто это сделал?

— Понятия не имеем, — ответил Рейнхарт.

— Я хочу, чтобы вы его нашли.

— Мы его найдем… я еще кое-что хотел сказать.

— Еще кое-что? — удивился Ван Вейтерен.

— Марлен Фрей. Его подружка. Вы с ней встречались?

— Разговаривал по телефону.

— Она хочет, чтобы вы с ней связались, — сказал Рейнхарт.

— Обязательно свяжусь. Конечно. Могу я попросить тебя об одной услуге?

— Пожалуйста, — ответил Рейнхарт.

Ван Вейтерен несколько секунд помедлил:

— Когда вы его поймаете… то есть когда вы найдете убийцу… я бы тоже хотел с ним встретиться.

— Зачем же? — спросил Рейнхарт.

— Затем, что так надо. Если передумаю, я тебе сообщу.

— Ладно, — согласился Рейнхарт. — Разумеется. Вы сможете посидеть с ним с глазу на глаз, обещаю.

— Чем раньше, тем лучше, — сказал Ван Вейтерен.

— Я сделаю все, что в моих силах.

— Спасибо, я на тебя рассчитываю.

10

— Мне плевать на то, чем вы там еще заняты, — сказал Рейнхарт. — Мне все равно, если вам придется работать по триста часов сверхурочных в неделю. Я знать не хочу, что вы там говорите, считаете и думаете, — это наш главный приоритет! Убит сын комиссара, если у нас подстрелят министра внутренних дел и изнасилуют папу Римского — мы отложим это в долгий ящик, пока не раскроем данное убийство. Ясно? Усвоили? Возражения есть? В таком случае можете сразу подавать заявления о переводе! Черт возьми… off the record,[5]ну?

— Я согласен, — сказал Роот.

Остальные, вероятно, тоже были согласны. Во всяком случае, никто не воспротивился. Вокруг письменного стола уже стало душно. Рейнхарт сумел втиснуть к себе в кабинет четыре дополнительных стула; в здании полиции, конечно, были помещения побольше, но там он не смог бы беспрепятственно курить, а с тех пор, как у них родилась дочь, они с женой заключили соглашение, что все вредные привычки останутся за пределами дома.

В оперативную группу входили семь человек. Инспекторы Морено, Роот и Юнг. Стажер Краузе, молодой и многообещающий, — как обычно. Интендант[6]де Брис и новое приобретение — оперативник Боллмерт, присланный из Аарлаха на время, пока интендант Мюнстер не завершит работу в комиссии министерства, причиной которой стало полученное девять месяцев назад ранение в почки при исполнении служебных обязанностей. И перебор рабочих часов.

И наконец, он сам, теперь уже комиссар Рейнхарт. Правда, когда упоминали комиссара, всегда имели в виду не его — только начальник полиции Хиллер называл его так, пытаясь иронизировать или просто пошутить. Под комиссаром всегда подразумевали комиссара Ван Вейтерена, который был начальником отдела уголовного розыска Маардама в течение полутора десятилетий, а его главной движущей силой вдвое дольше, но около двух лет назад сошел с Парнаса охраны правопорядка, чтобы дожидаться пенсии в качестве совладельца и продавца букинистического магазина «Антиквариат Кранце» в переулке Купинскис.

С полным правом, разумеется; все считали, что он заслужил право на покой и книги, и все скучали по нему со смешанным чувством благоговения, уважения и восхищения.

И теперь он, стало быть, оказался втянутым еще в одно дело. Комиссар. Самым жутким образом… не жертва, но вроде того. Убитый сын. «Проклятие, — подумал комиссар Рейнхарт. — Черт бы их всех побрал!» Много раз за свою так называемую карьеру он считал, что хуже быть уже не может, дальше некуда. Но это было хуже, чем всегда. Более чудовищно, чем он вообще мог себе представить.