Читать книгу "С Путиным или без? Что ждет Россию через десять лет - Эдвард Лукас"

Даже обычно осторожная Организация Экономического Сотрудничества и Развития (ОЭСР) едва сдержалась в определениях: «Государственная бюрократия неэффективна, в значительной степени не поддающаяся ни народу, ни своим государственным начальникам и зачастую коррупционна. И зарубежные, и отечественные инвесторы считают ее одним из главных препятствий для инвестиций в современную Россию. Она накладывает тяжелое бремя на малые и средние предприятия, которые обычно в меньшей степени способны защитить себя, чем большие компании. Более того, такая недоброкачественная государственная администрация покушается на структурные реформы практически во всех областях, поскольку ограничивает возможность правительства проводить в жизнь любой политический курс, который требует административных или нормативных мощностей высокого порядка. Она также облагает существенными расходами граждан, вовлеченных в такие рутинные задачи, как оформление имущественных сделок».

Это не ново. В условиях террора и рабского труда сталинской эпохи бюрократия смогла быстро осуществить в стране индустриализацию, пусть даже и ценой бесчисленных человеческих жертв. С тех самых пор советская бюрократия олицетворялась теми, с кем был близко знаком великий русский писатель XIX в. Н. В. Гоголь — чиновниками, на словах поддерживающими приказы сверху, на деле же устремленными выполнять главную свою работу: увиливать от ответственности, увертываться от обвинений, копить свое богатство и покровительствовать собственным приятелям. Это, в конечном итоге, способствовало ослаблению советской власти. Необузданная, такая же анархия могла разрушить Россию. Сильная властная вертикаль предполагается как противоядие от разъедающей топи государственной администрации: это желание дисциплины и уважения, где приказы выполняются, деньги, предназначенные для государственных нужд, поступают по своему назначению, а не разбазариваются50. В странах Запада это достигается, в той или иной степени, благодаря профессиональной гордости чиновников, наблюдению граждан и СМИ за их деятельностью, давлению прочих общественных институтов и контролю со стороны избранных представителей. Но практически ничто из этого не работает в России. На самом деле в русском языке вместо public servant — общественный служащий или civil servant — гражданский служащий обычно употребляется слово чиновник, смысл которого лучше передает placeholder — должностное лицо, дословно — тот, кот держит место.

Практический результат идеологии централизации — это сосредоточение власти на самом верху, где она становится непостижимой, непредсказуемой и неэффективной. Как указывает Л. Шевцова, созданная Кремлем система имеет в своей структуре четыре слабых места. Во-первых, персонифицированная власть и избирательные списки по своей природе ненадежны, поскольку для них требуются регулярные подтасовки на выборах. Это потенциальный источник недовольства народа. Во-вторых, режим хочет как стабильности, так и распределения ресурсов по собственному усмотрению. Это подрывает права собственности и нервирует инвесторов. В-третьих, недостаток легитимности подразумевает, что передача власти преисполнена трудностей. Это предполагает постоянные разрушительные чистки, где новое должностное лицо и его покровитель обвиняют своих предшественников во всех прошлых неудачах. И наконец, в-четвертых, уничтожение политического плюрализма исключает и главный общественный предохранительный клапан.

Последний пункт может оказаться самым важным. История показывает, что высокоцентрализованные государства недостаточно эффективны, и Россия не похожа на исключение. Подпись «Первого Лица» (как порой называют Путина) или ее отсутствие могут сотворить или разрушить карьеру, бизнес или жизнь. В результате любое начинание подвергается риску, играют роль доносы, повиновение значит больше, чем результат. Возможно, Кремль и не желает свертывать реформы, но не должно удивлять, что идеи самых светлых умов России необоснованно исключаются из игры…

Так почему все же Кремль поддерживает такую отпугивающую иностранцев несуразную идеологию и столь неэффективно управляет страной? Грубо говоря, потому, что это простой способ держать страну под своим контролем. Изображать Россию как крепость, осаждаемую злонамеренными лицемерами, — удобный способ объяснить народу, почему необходимо пожертвовать свободой.

Должен ли Запад бороться против Путина?

В Средние века крепость, а затем цитадель советского тоталитаризма — красностенный Кремль редко позволял сторонникам свободы и справедливости чувствовать себя в России как дома. Это как если бы британское правительство обосновалось в лондонском Тауэре, или французское — в Бастилии. Несомненно, идеи, которые сейчас пузырятся под его луковками, оказались бы до боли знакомыми прошлым его обитателям: Россия возвращается к принципам, характерным для советской эпохи.

История — это не неизбежная победа, как это казалось в 80-х. Крах коммунизма принес свободу и справедливость лишь некоторым порабощенным в прошлом странам. В остальных пустил корни авторитарный бюрократический капитализм, опирающийся на природные богатства, эффективную тайную полицию и задушенные СМИ. Главная ценность в них — не свобода, а экономическая стабильность, которую защищает не закон, а сильная власть. На место выборных мандатов пришло единогласие.

Власти предержащие ответственны перед историей, а не перед своими гражданами. Любая оппозиция — это в лучшем случае предательство или даже прямая измена, если она имеет поддержку из-за границы. Человек — средство достижения цели, а не обладатель неотъемлемых прав, правосудие — инструмент, а не идеал. Средства массовой информации — орудие государства, а не ограничитель его власти. Гражданское общество — средство социальной консолидации, а не его диверсификации. Права собственности и соблюдение договоров относительны, внешнеполитический курс нацелен исключительно на продвижение национальных интересов. Любое вмешательство лицемерно. Все определяют государственные соображения. «Суверенная демократия» — это лишь наклеенный позже ярлык; каждый, кто изучал российскую историю, может увидеть, что многие из этих идей уходят в глубь веков. Ревизионистская, националистическая и ура-патриотическая Россия вытащила свои старые лозунги из мусорного ящика истории, отполировала и теперь заставляет их работать.

Осознав суть проблемы, Запад должен отбросить наивную идею о том, что он может влиять на внутреннюю политику России. Это было возможно в эпоху Ельцина, когда люди, управлявшие Россией — или, по крайней мере, некоторые из них, — искренне хотели пойти по западному пути и были готовы следовать советам, ведущим к этой цели. Возможно, та эпоха была обманчивой. Возможно, все было напрасно. Возможно, то время не повторится еще много десятилетий.

Как бы то ни было, сейчас бесполезно искать друзей среди враждующих кланов Кремля. Их взаимная ненависть может привести к переменам, но совсем не обязательно к переменам в интересах Запада. Мы возвращаемся в эпоху великодержавной российской политики. Если мы хотим отстаивать свои интересы, нам следует ясно мыслить и дорого платить. Трудности, которые встают перед нами — это не просто кочки на дороге.

Поднимаются люди, которые хотят причинить нам вред, победить и ослабить нас. Их главное оружие — это наша величайшая слабость: деньги. Так же, как раньше мы опасались огневой мощи советской военной машины, теперь мы должны бояться десятков миллиардов долларов в российской казне и скудости ума и нравов тех, кто их расходует. 1990-е кончились, настала пора воспринимать Россию как авторитарное государство, каковым она, наряду с Китаем или Казахстаном, является, а не как члена европейской семьи, переживающего неудачное, но временное отклонение от правильного пути.