Читать книгу "Охота. Я и военные преступники - Чак Судетич"

Она сказала, что необходимо призвать к порядку Армию освобождения Косова. В сожженном сербской армией городе Печ солдаты албанской армии устроили организованные убийства. «Труднее всего приходится цыганам, — объяснила мне Наташа. — Они расплачиваются за все». В июне и июле OAK убивала сербов в окрестностях Печа. В августе и сентябре албанцы похищали сербов в том же городе. «Нам не удалось найти тюрем АОК», — сказала Наташа.

Наташа Кандич рассказала мне и о том, как трудно найти свидетелей, готовых давать показания. Албанцы настолько боятся АОК, что из страха мести предпочитают не говорить об их преступлениях и не сотрудничать с миссией ООН и Международным трибуналом. Сербские свидетели дают показания, но они бежали за пределы Косово — в Черногорию и Сербию. До натовских бомбардировок эти республики были недоступны для следователей Международного трибунала. Наташа сказала, что сербы начинают признаваться в преступлениях. Один из свидетелей, командовавший охранниками тюрьмы, даже начал рассказывать об убийстве около сотни заключенных. «Его нужно вывезти из страны, — заметила Кандич. — Он очень боится разговаривать даже с моими адвокатами». Мы поинтересовались, когда можно будет посетить Белград и начать там расследование. Разговор шел за ужином, двумя днями раньше. Я выпалила: «Нужно ехать в Белград прямо сейчас. Надо запросить визы… Давайте проведем аресты». Товарищ прокурора Грэм Блуитт сделал такую гримасу, что я поняла, что сказала что-то не то…

В тот же день нам дали военный вертолет, и мы направились к месту раскопок массовых захоронений в Сичево, небольшой деревне рядом с массивной горой, которую называли «Горой Проклятых». Раскопки вели австрийские криминалисты-антропологи. День выдался очень жарким, и в воздухе распространялось густое зловоние, проникавшее в ноздри, пропитывавшее волосы и одежду и привлекавшее полчища мух. Из земли появлялись тела, человеческие фигуры, напоминавшие гипсовые скульптуры Джорджа Сигала, только скорчившиеся и потемневшие. Грызуны, насекомые и миллиарды бактерий давно пожрали глаза и мягкие ткани лица мужчины, тело которого лежало на столе. Патологоанатом распиливал пилой грудную клетку, а родственники погибшего наблюдали за ним. Я спросила экспертов, кто этот человек и как он погиб. Следователи сказали, что мужчине было 86 лет. Свидетели подтвердили, что сербские солдаты вошли в его дом, перерезали ему горло и пристрелили, а затем убили двух женщин, еще одного гражданского и снайпера АОК.

Посещение места эксгумации не произвело на меня особого эмоционального впечатления. По крайней мере, я этого не заметила. Зловоние оставило неприятный привкус во рту. Кости и зубы, видневшиеся за сгнившей плотью, были ужасны. Но для меня это тело было всего лишь вещественным доказательством, еще одним компонентом базы данных для обвинения против Слободана Милошевича и всех тех, кого обвиняли в военных преступлениях в Косово. Я могла стоять здесь целый день, вдыхая трупное зловоние, точно так же, как австрийские эксперты, и могла вернуться туда даже в самый жаркий июльский день. Это была моя работа. Я подавляла страх и ужас, жившие в моем подсознании. Но все же при виде одного из потомков старика, останки которого исследовали на столе эксперты, я вздрогнула. Его звали Якуб Бериша. Я взяла его за руку, посмотрела на него… Не помню, что я сказала… Одного лишь рукопожатия было достаточно, чтобы почувствовать всю глубину его утраты и его веру в то, что трибунал постарается осуществить правосудие — настоящее, а не то, какое на протяжении многих лет творилось в Косово.

Особенно сильно в годы войны пострадал город Сараево. Здесь жили мусульмане, сербы, хорваты и тысячи людей, рожденных в смешанных браках. Война для Сараево началась в марте 1992 года и продолжалась почти четыре года. Конец ей положило Дейтонское мирное соглашение, подписанное в конце 1995 года. Следующим летом в Боснии и Герцеговине прошли выборы, и к власти пришли мусульманские, сербские и хорватские националисты, в том числе и те мужчины и женщины, которые привели эту страну к войне. Националисты получили полный контроль над федеральным правительством и правительствами двумя республик: Республики Сербской (сербского национального образования) и мусульмано-хорватской Федерации Боснии и Герцеговины. Абсурдность ситуации, сложившейся в Боснии после Дейтонского соглашения, стала ясна мне во время первой же встречи в Сараево, которая проходила в понедельник, 1 ноября. Выходные я провела, отдыхая в Лугано. Через два дня я встретилась с членами коллегиального Президиума Боснии и Герцеговины — мусульманином, сербом и хорватом. Каждый потребовал принести ему кофе, приготовленный по особому рецепту. Мы встретились в гостиной президентского дворца в центре Сараево — в той же комнате, где долгие годы переговорщики и дипломаты пытались положить конец кровопролитию. Я узнала только мусульманского лидера Боснии военного времени Алию Изетбеговича и сразу подумала о том, что следователи трибунала изучали его деятельность в годы войны. Изетбегович поприветствовал меня, коротко сказал о готовности оказывать поддержку трибуналу, разумеется, без каких-либо препятствий и ограничений. Затем слово взял серб, Живко Радишич. Он спросил, использует ли трибунал секретные обвинения. (Эти обвинения особенно беспокоили тех, кто был виновен в военных преступлениях, потому что им приходилось день и ночь терзаться страхом, не раздастся ли зловещий стук в их дверь.) Радишич критиковал медлительность судебной процедуры, в чем я была с ним полностью согласна. Он призвал тщательнее расследовать военные преступления в Косово. Я ломала голову над тем, кто стоит за Радишевичем. Обвиненный глава государства Милошевич? Скрывающийся от правосудия Караджич? Или другие члены мафии, управляющей Сербской демократической партией Караджича?

Во время моего визита обязанности президента коллегиального Президиума Боснии и Герцеговины исполнял хорват Анте Елавич. Даже я, из всех присутствующих имевшая самое слабое представление о балканской политике, понимала, что «серым кардиналом» здесь был президент Хорватии Франьо Туджман. Как я и ожидала, Елавич стал говорить не от имени Боснии и Герцеговины, а от имени боснийских хорватов. Естественно, он тоже пообещал полное сотрудничество с трибуналом. Елавич являл собой живое воплощение проблем, с которыми я столкнулась, когда обратилась к боснийским властям с просьбой способствовать прокурорскому расследованию. В тот самый момент, когда я общалась с Елавичем, мои следователи и аналитики собирали информацию для предъявления ему обвинений. Елавич был полковником армии боснийских хорватов, называемой Хорватским советом обороны. Эти подразделения подчинялась армии Хорватской республики, которая по приказу Туджмана вошла в Боснию с тем, чтобы расширить территорию независимой Хорватии. Не чужда Елавичу и коррупция. Он был назначен заместителем руководителя министерства обороны в Хорватском совете обороны по вопросам материально-технического обеспечения. Во время войны он выплачивал содержание армии боснийских хорватов и занимался переводом денег с хорватских правительственных счетов на счета Хорватского совета обороны. Впоследствии Елавич был арестован по обвинению в коррупции, признан виновным и осужден на десять лет тюрьмы. Ему удалось бежать в Хорватию, где его следы затерялись.

Несколько минут Елавич бомбардировал меня весьма позитивными словами — «гармония», «многонациональное общество», «восстановление» и «примирение», а потом перешел к разговору о тревогах хорватского «сообщества» — так называли хорватов Герцеговины, которые в январе 1993 года начали войну против боснийских мусульман. «По оценкам ЦРУ, — сказал он, — хорватами было совершено всего десять процентов преступлений, имевших место в Боснии и Герцеговине, однако, 50 % тех, кто был арестован трибуналом, являются именно хорватами. Среди арестованных Дарио Кордич и Тихомир Блашкич — два лидера хорватского народа…» Этих людей Международный трибунал обвинил в массовом убийстве мусульман в деревне Ахмичи в апреле 1993 года. «Хорватский народ, — продолжал Елавич, — не понимает, почему внимание обращено только на Ахмичи? Почему никто не рассматривает военных преступлений, совершенных против хорватов?»