Читать книгу "Дневник Васи Пупкина - Алекс Экслер"

30 августа: Вот и лето прошло. А я за все это время к дневнику так и не прикоснулся. Да и когда… Утром репетиция. Днем — послеобеденный сон (ясное дело, после ночных бодрствований все днем спали, как убитые; молодняк специально приводили к нам в барак, чтобы они полюбовались как большие дяди (в их, конечно, понимании) дрыхнут, как сурки, без всякого на то принуждения.) Вечером — или наш концерт (что бывало нечасто), или дискотека, или кино. Ночью — фотолаборатория, где действительно приходилось много чего проявлять и печатать, чтобы начальник ключи от нее не забрал.

Ну и параллельно всякие спортивные мероприятия, конкурсы, викторины и так далее. Параллельно — это потому что вся эта радость нас миновала стороной. Мы работали. В смысле, репетировали. Как ни странно, дело шло на лад, и мы разучили довольно много песенок. Звучало, конечно, довольно паршиво, но поклонницы многого и не требовали. Лишь бы у нас в руках были инструменты, да из колонок что-нибудь доносилось. А что-то оттуда безусловно доносилось, если было электричество.

Поэтому все члены ансамбля «Птеродактиль» просто купались в лучах обожания поклонниц, использую их любовь не без пользы для себя: рубашечку постирать-погладить, сбегать куда-нибудь чего-нибудь принести и так далее. Один я был гордым рыцарем, принадлежащим только Людке. Это, конечно, в те дни, когда мы с ней не ссорились. А когда ссорились, я выбирал первую попавшуюся поклонницу и гордо дефилировал с ней по лагерю, вызывая зубовный скрежет у остальных парней и бешеный взрыв ревности у Людки. Собственно, на это и было рассчитано. Людка обычно выдерживала не больше пары часов, а затем подбегала к нашей парочке, шлепала мне по лицу газетой в знак примирения, шептала поклоннице, что ей отсюда следует немедленно исчезнуть со скоростью H 2 0 или E=MC 2 быстрее, чем она сейчас ее порвет, как Шарик фуфайку… После чего поклонница без звука удалялась, потому что все знали, что я — Людкин мужик. Каждая из них надеялась, что в какой-то момент Людкина обида превысит ее ревность, но этого никогда не происходило.

А уж когда я сделал настолько красивый жест… Рассказываю по порядку. Было у нас очередной выступление. То ли второе из тех пяти, которые мы дали за лето, то ли третье. Играем себе играем, народ танцует, начальник улыбается в густые усы и периодически всплакивает (уж больно он гордился нашим ансамблем.) Наконец, заиграли одну песню, где моя партия ударных начинается в самом конце, потому что почти вся песня исполняется Толяном под гитару. Кстати, на него надо было посмотреть в этот момент. Когда мы играли всем ансамблем, Толян как-то терялся в общей массе. А тут… Все внимание только на него. Толян настолько преображался, что даже казался выше ростом и с более приличной прической. Он закрывал глаза, поднимал подбородок наверх и так печально и нежно выводил слова песни, что сам же начинал пускать слезу, как какой-то паршивый Хулио, в том числе и Иглесиас. Поклонницы просто выли от восторга во время этого сольного выступления.

Но в этот раз я испортил Толяну всю картину. Как только он начал свой гитарный перебор и пустил первую летнюю слезу, я спустился со сцены, величественно прошел через весь зал, властно и очень корректно пригласил Людку на танец (у нас как раз кино показывали из жизни английских лордов, и я потом чуть ли ни неделю отрабатывал движения.) Девчонки уже обзавидовались все, но я сделал больше! Когда мы с Людкой вышли на середину зала, я небрежным движением поднял ее на руки и стал танцевать с ней на руках (это была моя личная идея; ни в каком фильме я такого не видел.) Вот тут от восторга и зависти взвыли просто все: и девчонки, и парни.

Главное, вроде ничего особенного. Людка была очень миниатюрной и легкой, так что держать ее на руках особенного геройства не требовалось. Но жест был безусловно красивый. Кроме нас, кстати, никто танцевать так и не пошел. Толян, разумеется, почувствовал, что первый раз со времен премьеры песни в его исполнении зал не благоговейно смотрит на него, внимая божественному голосу и мелодичному гитарному перебору, а смотрит на меня с Людкой, бешено завидует и шушукается. На Толяна же никто не обращал внимания, так что он был простым звуковым сопровождением. Слеза-то у него в глазу вскипела, но не от неземных чувств и радости, а от предвкушения того, что он со мной сделает после концерта. Но прерывать песню было нельзя, поэтому Толян пел, а мы с Людкой танцевали.

Когда до моего вступления оставался один припев, я осторожно поставил Людку на ноги, вежливо придерживая за локоток довел ее до стула, поцеловал ручку, произнес великосветским голосом: «Прошу извинить, но сейчас мое вступление», после чего поднялся на сцену, сел за барабаны, поднял палочки и… грянул финал песни. Честно говоря, даже у меня самого в груди стало несколько тесно от восторга, который я сам у себя вызвал. Чего уж говорить о Людке и всех остальных.

С Толяном, конечно, был длинный разговор. Но его претензии были смехотворны. Через некоторое время он и сам это понял. Впрочем, мне пришлось обежать три-четыре круга вокруг лагеря, объясняя это все Толяну, который несся за мной с кирпичом… Но в конце концов голос разума восторжествовал, тем более, что кирпич все-таки пролетел мимо меня и разбился об забор. Хотя мне пришлось Толяну дать слово, что больше я себе не позволю подобных эффектных действий во время его сольного выступления. На том и договорились.

Но Толяну все равно не повезло. Я-то больше таких жестов не делал (не хотелось смазывать впечатление), а вот Колян решил повторить «подвиг Васи Пупкина» (как это называли в лагере) на следующем выступлении. Излишне говорить, что подобные вещи нельзя повторять даже в том случае, если они получаются, как следует. А у Коляна все пошло вкривь и вкось. Дождался он Толяновой песни, спрыгнул со сцены и побежал приглашать на танец свою Юльку.

Но во-первых — он забыл, что Юлька была с ним в жуткой ссоре, так как он вчера не пустил ее на репетицию (по распоряжению Толяна, но женщины же не вникают в подобные тонкости), поэтому она категорически отказывалась идти с ним танцевать, так что Коляну пришлось ее тащить волоком, что сразу несколько смазало впечатление. Во-вторых — и это самое главное — Юлька была довольно пухленькой девочкой, а Колян — примерно одной комплекции со мной, так что когда он Юльку попытался взять на руки, они немедленно грохнулись на пол, вызвав истерический смех в зале.

Колян хотел было ее поднять во второй раз, но красная от злости Юлька смазала ему по физиономии, публично обозвала нехорошим словом и убежала куда-то по направлению к лесу. Так что Коляну под хохот в зале пришлось подниматься на сцену и ждать финала песни, чтобы вступить вместе со мной. Но и тут ему не повезло. Взял он свою бас-гитару, положил руки на струны и стал представлять, как встретит Юльку и даст ей по голове… Вот так в задумчивости за струну и дернул, в самый что ни на есть мелодичный пик Толяновой песни. Ну тут ему полный аншлаг и пришел. Толян схватил свою гитару и прямо на сцене стал превращать ее в ударный инструмент с помощью Коляновой головы.