Читать книгу "Характер победителя - Михаил Нестеров"

И тут Артемов призадумался: «А не послать бы его к черту?»

Каким он был в двадцать три года? Не хочется верить, что заурядным лейтенантом. Он всегда был яркой личностью. Так хотел Артемов, который, языком милиции, в данное время и в данном месте занимался не своим делом, хотя и выполнял приказ начальства. Есть ли в этом парадокс?..

Двадцать три года. Командировка в Каракалпакию. Серьезная командировка, но не первая в его военной карьере. У Сергея Марковцева уже за плечами горы Гиндукуша, Афган...

Михаил Васильевич заинтересовался служебным поручением, связанным с выездом в Каракалпакию, как выяснялось, не зря. Его в этой истории двадцатишестилетней давности привлек один момент. Он пусть и не был связан с «делом майора Телешевского», но перекликался – это точно. И пусть это отголосок самого эха, упорно настоял на своем Артемов.

Он запросил из архива личное дело Валерия Кознова, но получил отказ. Ему снова пришлось воспользоваться связями на самом верху управления, и на вопрос Спрута «Зачем тебе дело Кознова?» ответил: «Без него мне не выполнить вашего задания, товарищ генерал. Я ищу подходы к Марковцеву...» – «Я знаю. Ты получишь дело».

Досье Кознова оказалось тощим: родился, учился, чуть не женился. И Артемов запросил материалы, связанные с «последним заданием Кознова» – в такой форме было упомянуто о нем в личном деле. Получив документы на руки, он отметил одну странность: Кознов уволился со службы, а по прошествии двух недель отправился в Каракалпакию... по распоряжению начальника разведки полка, которому по штату не положено было иметь даже помощника, зато в его распоряжении был целый взвод спецназа. Он был в звании подполковника, фамилия – Утяшев.

Артемов просидел за материалами больше пяти часов; не в его натуре было откладывать на завтра то, что можно было сделать сегодня. Он сдавал дела в архив с чувством выполненного долга. Он поздно лег и рано встал – бодрым, даже не отказался от бутерброда с копченой колбасой. Это с учетом того, что он каждое утро отвергал предложение жены позавтракать. Завтракал он в своем кабинете, похожем на контору старьевщика. Некоторые дела и то, что принято называть вещдоками, пылились во множестве в его кабинете. Сегодня был рабочий день, но его Артемов спланировал по-своему, согласно картам, которые удачно легли на зеленое сукно.

Он сказал жене спасибо, назвал ее дорогой, зародив несвойственным для себя поведением подозрение в супружеской измене или, по крайней мере, подготовке к этому акту, набрал номер телефона Сергея Марковцева и, услышав его голос (и узнав его), спросил:

– Тебе о чем-то говорит аббревиатура ОПУ?

Глава 7«По волнам моей памяти»

Москва – Нукус

– Тебе о чем-то говорит аббревиатура ОПУ?

Если бы Сергей сказал, что говорит о многом, он бы солгал – себе в первую очередь. «Говорит обо всем». Наверное, так.

Он уже начал забывать, а точнее, забыл это сложносокращенное слово. Его расшифровка или смысл, таящийся в нем, выветрился из его головы, – ведь с тех пор, как он впервые услышал его, увидел три заглавные буквы на странице, прошло ни много ни мало двадцать семь лет. Память была милосердна к нему. Но в ее готовности помочь крылась жестокость; она финишной лентой замаячила перед ним.

ОПУ.

Поначалу Марковцев не понял важности этих трех букв, которые в общем тексте заключения медика-криминалиста смотрелись бельмом. ОПУ – это что-то из далекого прошлого. Это ОГПУ с «потерянной государственностью». Особое государственное политическое управление. Отзвуки революционных дней – с наганами и маузерами, с выкрестами из российских глубинок, вставших под знамена самых знаменитых евреев: Розенфельда, Анфельбаума, Нахамкеса, которые скрыли «фейс-картавость» за благозвучием русских имен: Каменев, Зиновьев, Стеклов.

Человек, написавший в конце медицинского заключения эти три буквы, поторопился как минимум на пять лет. Определив признаки смерти, медик-криминалист глумливо добавил судейское: «Официально признан умершим». Написал так, как будто эта приписка была его фирменным почерком.

Его образ навсегда отпечатался в памяти Сергея Марковцева, и ему без особого труда удалось припомнить его в деталях. В ту пору эксперту было лет двадцать шесть; он был на год моложе того, кому он поставил «посмертный диагноз». Бледность и чрезмерно ранние залысины делали его облик отталкивающим, как у больного проказой. Прибавьте к этому высокий лоб, водянистые глаза, вздернутый нос, и вы получите образ человека, который легко проходит пробы на роли вампиров. Марк помнил, как спросил его: «У него дырка в голове, а в заключении вы написали: смерть от охлаждения желудка». «Так и есть, – осклабился он. – Видели бы вы его желудок». Сергей бросился на него с кулаками, но был сбит с ног капитаном. «Не связывайся с дерьмом, Сергей. Здесь ты его не достанешь».

«Здесь» – это гостеприимная Каракалпакия с населением полтора миллиона человек. Каракалпаки, узбеки, казахи, сосланные чеченцы косо поглядывали друг на друга на протяжении десятилетий, держа руку на рукояти кинжала. Они ненавидели друг друга, но их роднила ненависть к русским. Ненавидели за то, что в декабре 1917 года в правобережной Каракалпакии была установлена советская власть; даже за то, что спустя год она вошла в состав Туркестанской АССР. Что касалось левобережной Каракалпакии, остававшейся в Хивинском ханстве, – она в апреле 1920 года вошла в состав Хорезмской народной советской республики. Наконец в 1925 году размежеванная Каракалпакия была объединена в автономную область в составе Казахской АССР, а дальше с той же аббревиатурой вошла в состав Узбекской Советской Социалистической республики.

Власть там менялась так часто и круто, что даже анархисты завистливо чесали в затылке. Только не испекли еще тот калач, которым их можно было заманить в эту республику.

Валерий Кознов не был анархистом и любителем калачей. Марк точно знал, какие чувства овладели им, когда он смотрел из окна поезда и не видел «встречного» полотна: «Билет в один конец». Он из Каракалпакии не вернулся. Его убили. В дырку в его голове Сергей мог просунуть палец, а из защищающихся следов на руках – определить, как и чем его убивали. И вот «откровения» патолога затуманили ему голову: «Смерть от охлаждения желудка».

* * *

Его вызвал командир полка. Поиграв желваками мелодию, написанную на лице Сергея Марковцева, он пролаял:

– Привезешь труп Кознова сюда. Поезжай в «Калпакию» немедленно!

– Мне ехать к «колпакам» одному? – спросил Сергей. Пока полковник прикидывал, отпускать этого оборванца одного или приставить к нему человека, и Марковцев шевелил серым веществом. И картины рождались соответствующего тона. Ему придется добираться на перекладных. Никаких прямых, никаких более или менее «кривых» рейсов и направлений в забытую богом автономию не существовало. Ему предстоял ряд поединков с военными комендантами на вокзалах, и именно это его угнетало.

Он прибыл в Нукус на пятый день. Прошло девяносто шесть часов и еще три четверти часа с той минуты, когда командир полка выдавил из себя, как будто дарил Марковцеву жизнь: «Поедешь один». Сергей демонстративно глянул на его пальцы, но перстней, как у Ивана Грозного, не увидел.