Читать книгу "Грезы Маруфа-башмачника - Шахразада"

Его руки, губы и язык были повсюду и неистовствовали на ее теле. Это было чудесно. Когда руки Анхеля проникли в нее, она изогнулась ему навстречу.

— Мария! — крикнул он, и она улыбнулась, зная, чего он хотел, зная, что было нужно им обоим.

Она лежала на краю стола, ее ноги были широко разведены. Он стоял между ними, лаская и целуя. Но это было не то, чего она хотела. Поэтому она подалась вперед, схватила его руками и принялась ласкать его так же, как это делал он.

— Пожалуйста, Анхель, — умоляюще простонала она.

— Это причинит вам боль, — ответил он. Его лицо исказила гримаса отчаяния. Он хотел отойти.

Но Мария не позволила. Она обвила Анхеля ногами, привлекая его к себе, и сжала их. В этот миг он наконец проник в нее.

Она закричала. Боль была такой сильной и невероятной, что ей показалось, будто ее обожгло огнем.

— Мария? — спросил Анхель. В его голосе слышались напряжение и страх.

Но она не ответила. Она не могла думать ни о чем другом, кроме как о чувстве простора, которое он подарил ей. Было так восхитительно ощущать его внутри себя, ощущать, как он заполняет ее, как он сливается с ней и они становятся единым целым. Она не сразу смогла привыкнуть к этому. Но постепенно это пришло к ней, и ей захотелось большего.

— Мария, — выдохнул Анхель, — я больше не могу.

Она открыла глаза и увидела, что он весь взмок, заставляя себя сдерживаться и стоять неподвижно.

— Я хочу ощутить вас, — прошептала Мария.

Застонав, Анхель схватил ее за бедра и слегка приподнял над столом, чтобы ей было удобно. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее он стал погружаться и выныривать.

Она тоже начала двигаться, выгибаясь и еще сильнее открываясь ему, чтобы насладиться каждым его толчком. Мария чувствовала, как растет напряжение. Анхель все чаще и плотнее сталкивался с ней. На этот раз страстный порыв охватил их обоих.

Она слышала его прерывистое дыхание и знала, что вот-вот это должно свершиться.

— Боже мой! — выкрикнула Мария, потрясенная тем, что происходило с ней сейчас. Она ошеломленно прислушивалась к себе, напуганная всем этим накалом, ритмом и биением, когда он снова и снова погружался в нее.

— Я люблю вас, — прошептала она, и внутри нее произошел взрыв.

Сознание ее помутилось. Анхель закричал. Он весь сжался и тоже взорвался. Их взгляды встретились, сливаясь точно так же, как и их тела. Когда он расслабился, она увидела в его глазах удивление. Их тела, медленно остывая, подрагивали.

Он произнес одно-единственное слово, которое прозвучало как клятва:

— Всегда?

Она кивнула.

— Всегда.

И не было в жизни дона Лопеса-Анхеля-Педро дель Кастильо-и-Фернандес-Барредо вечера, счастливее этого. Ибо он предвкушал долгие ночи любви и долгие годы счастья, не зная тогда о свирепой болезни, которая выкосит весь его старинный род, не подозревая о том часе, когда своими руками опустит он в могилу тело жены и за ним навсегда закроются ворота древнего замка Фернандес-Барредо.

Не знал он и о том, что превратится в Малыша Анхеля, грозу вод на закат от его родины, и соперника именитого сэра Фрэнсиса Дрейка.

Макама девятая

— Да дарует тебе Аллах всесильный и всемилостивый долгие годы благоденствия!

— И да пребудет его длань над всеми нами!

Вновь перед Алмас распахнулась дверь дома слепой колдуньи Хатидже. Вновь тепло и уют обняли ее, дав душе долгожданное спокойствие. И вновь у локтя стояла пиала. Только сейчас в ней был персиковый сок — прохладный и освежающий.

— Я думала, красавица, что ты не решишься вновь переступить мой порог!

Алмас кивнула, вновь поразившись тому, что слепая женщина прекрасно видит все, что происходит вокруг.

— Я тоже думала, что больше не приду к тебе. Думала, что лишь пошлю тебе корзину фруктов, дабы поблагодарить за то время, что ты мне уделила.

Теперь улыбнулась Хатидже. Ибо корзина фруктов была более чем велика — и могла послужить благодарностью за добрый год усердных бесед.

— Но сегодня утром, уважаемая, я проснулась с мыслью, что все же должна прийти сюда — ибо только ты выслушиваешь меня спокойно, не укоряя за глупость или легковерие, не пытаясь в чем-то уличить или чем-то уколоть. Да и ответа на свой вопрос я пока так и не нашла.

— Полагаю, его тебе не найти даже за дюжину лет наших бесед.

— Прости, умнейшая из женщин, но я думаю иначе.

— Ну что ж, тогда продолжим, девочка. Мы остановились с тобой на дне вашей свадьбы. Ты рассказала мне, как была счастлива…

— Да, уважаемая, и что мой муж, как я теперь понимаю, столь счастлив вовсе не был. Думаю, он был просто доволен.

— Скажи мне, девочка, а его рассказы продолжались?

— О да, и минуты, которые он посвящал мне, повествуя о самых разных событиях, становились самыми сладкими в нашей жизни… Я слушала его словно зачарованная. И удивлялась лишь тому, сколь велики познания моего мужа, вовсе не задумываясь о том, каков же источник этих знаний.

— Это понятно — твои глаза, должно быть, светились такой радостью…

— Даже взрослый любит сказки.

— Это так.

— Знаешь, уважаемая, я давно уже заметила, что каждый раз мой муж рассказывает мне сказки словно с продолжением, будто читает следующую главу в книге.

— А как относится твоя матушка к бесконечным знаниям твоего мужа?

— Я уже говорила тебе об этом. Она думает, что он — пустой тюрбан, что придумывает все, от первого слова до последнего, и лишь для того, чтобы насолить ей одной. Матушка уверена, что, если бы не Маруф, именно ее считал бы базар самым мудрым человеком города, именно к ее советами прибегали бы и кади и имам… Что именно с ней делились бы своими горестями и радостями все соседи.

— Так, значит, и кади, и имам прислушиваются к словам твоего мужа?

— И кади, и имам, и наставники медресе… Более того, бывал в нашем доме и прославленный Сайид-богатырь, врач и воин. Тот, кто основал позже в самой Александрии, как говорили, борцовскую школу.

— Как странно… Должно быть, знания твоего мужа простираются воистину бесконечно…

— Надеюсь, что так… Ибо не только имам или наставник медресе бывали в нашем доме. Некогда мне пришлось потчевать изысканнейшими блюдами даже колдуна!

— Колдуна?

— О да, — тут Алмас улыбнулась, — он был вовсе не похож на тебя, добрую колдунью… Прости, но тебя так называет весь наш город.